— Что ты делал на крыше?
Это прозвучало не как «бедный Златан», а скорее как: «Идиот чертов, ты забрался на крышу — вот тебе за это». Страшно обидно, вдвойне больно. Я убежал... У матери не было времени на утешения, по крайней мере не тогда. Она убиралась, пытаясь хоть что-то заработать. Она была трудолюбива и старательна, она костьми ложилась, но не могла заработать много. Ей приходилось тяжело, и, в придачу, все мы обладали ужасными характерами. Если в обычной шведской семье разговор за столом происходит приблизительно так: «Дорогой, ты не мог бы передать мне масло, пожалуйста», то у нас это прозвучало бы: «Дай-ка сюда молоко, болван». Помню постоянно хлопающие двери и плачущую маму. Она часто плакала. Я очень люблю ее. Жизнь ее была тяжелой: она убиралась по четырнадцать часов в сутки, и иногда мы помогали ей, выбрасывая мусор из баков и все такое, чтобы получить немного денег на карманные расходы. Правда, не всегда — бывало, что мать все оставляла себе.
Она колотила нас деревянными ложками, порой они ломались, а мне приходилось идти покупать новые, будто это моя вина состояла в том, что она ударила так сильно. Помню один случай. В детском саду я швырнул кубик, да так неудачно, что разбил окно. Когда мать узнала, она как с цепи сорвалась. Все, что касалось лишних расходов, выводило ее из себя. И мне досталось от нее деревянной ложкой. Бум, бах! Было больно, и, возможно, очередная ложка сломалась. Доходило до того, что в доме не оставалось деревянных ложек, и тогда она гонялась за мной со скалкой. Мы обсуждали эту тему с Санелой.
Санела — моя единственная родная сестра. Она на два года старше. У нее сильный характер. Она придумала, как немного подшутить над матерью. Черт побери, ведь нельзя же бить нас по голове! Это же дикость. Мы отправились в магазин и купили целую связку этих ложек (очень недорогих), а затем преподнесли матери в качестве Рождественского подарка.
Не думаю, что она оценила шутку. Ей было не до юмора. У нее хватало других забот. Главное — чтобы на столе всегда была пища. На это уходила вся ее энергия. Нас была целая орава: помимо меня и старшей сестры, еще две сводные сестры (позже они уехали, и мы потеряли с ними какую-либо связь), а также мой младший брат Александр (мы звали его Кеки). Денег всегда не хватало. Да, собственно, не хватало ничего. И старшие не особо заботились о младших. На обед — вечная лапша быстрого приготовления с кетчупом. Мы часто столовались у друзей или у моей тети Ханифы, проживавшей в нашем доме. Она первой среди всех наших родственников приехала в Швецию.
Когда родители развелись, мне не исполнилось и двух лет, поэтому ничего из тех событий не отложилось в памяти. Вполне возможно, это был не худший вариант. Как мне рассказывали, их брак нельзя было назвать счастливым. Часто случались ссоры, да и, по правде говоря, поженились они в основном ради того, чтобы мой отец получил вид на жительство. Вполне естественно, что после развода мы все остались жить с матерью. Но я очень скучал по отцу. C ним всегда было весело и нас к нему тянуло. Нам с Caнелой было позволено встречаться с отцом каждые две недели на выходные, он приезжал на своем синем «Опель Кадетте» и мы направлялись в Пильдаммспаркен (парк в окрестностях Мальмё — прим, пер.) или на остров в районе Л имхамн, где угощались гамбургерами и мороженым. Однажды отец раскошелился и купил нам по паре классных кроссовок «Найк Эйр Макс», стоивших больше тысячи крон (реально дорогих). Мои были зелеными, Санеле достались розовые. Ни у кого в Русенгорде таких не было, и мы чувствовали себя очень крутыми. Нам нравилось проводить время с отцом, и он давал нам немного денег на пиццу и кока-колу. У него была более-менее приличная работа и, кроме нас, еше один сын, Сапко. Так что он был для нас веселым воскресным папой.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Санела делала успехи в беге: она была быстрейшей на дистанции 60 м в своей возрастной категории во всем Сконе (провинция на юге Швеции — прим. пер.). Отец был горд за нее и стал подвозить на тренировки. Он наставлял: «Молодец, Санела. Но ты способна на большее». Это было в его стиле — «Давай, давай, не расслабляйся!». В тот день я тоже был в машине. Отец вспоминает, что сразу же заметил что-то неладное. Санела все время молчала и едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
