Лия ездила уже на другой, новой машине. Она была хорошим специалистом и неплохо зарабатывала, но её работа уже начала её тяготить. Всякий раз утром грудь наполняло безысходное и тяжёлое чувство, обнимавшее её, как холодная, тёмная толща воды: опять… Спасала лишь необходимость зарабатывать средства к существованию не только для себя, но и для Катюшки — единственный мотив, который ещё заставлял Лию держаться за эту работу и, стиснув зубы, идти туда снова, снова и снова… Пять дней в неделю, с девяти до девятнадцати, с обеденным перерывом с часу до двух. Белка, колесо, бегать. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Она разучилась радоваться. Совсем. Душа будто выгорела изнутри, и Лия жила на автопилоте, как некий механизм, робот, запрограммированный на выполнение набора функций. Маленький беспокойный огонёк внутри иногда вспыхивал тревогой: так не должно быть, это неправильно… Но как вырваться из этого порочного круга, Лия не знала.
Карандаш летал по линованной странице блокнота, из-под грифеля выходили штрихи, быстрые и небрежные, шероховатые, надломленные. Усталые. Карусель, тополя, фигурки людей. Киоск со сладкой ватой. Чего-то не хватало этому небу… Солнечного диска, быть может? Линованное небо молчало в ответ.
— Мама, мама, смотри!
Звонкий Катюшкин голосок ворвался в зыбкую пелену задумчивости, и Лия, вскинув взгляд, улыбнулась. Дочка не должна чувствовать эту пустоту, эту выжженность, мама должна быть её небом и солнцем, её миром, её каменной стеной. Лия искала внутри силы для улыбки и нашла — искорку тепла, маленькую и слабую, но ещё живую. Эта искорка умрёт в последнюю очередь.
Да, бумажному небу не хватало солнца, и Лия его нарисовала: схематичный круг и пара-тройка лучей. Белое солнце, ненастоящее и плоское… Цвет — вот чего ему недоставало. Рыжий, как волосы той девушки. Лия порылась в сумочке и нащупала в недрах тюбик тонального крема; повинуясь порыву, она собиралась использовать его не по прямому назначению. Нажатие — и горошинка крема застыла на кончике пальца. Пусть не рыжий, пусть телесного цвета, но — Бог с ним, оттенок неважен. Важен сам цвет, его наличие. Лия размазала круговыми движениями крем по солнечному диску на бумаге. Других красок у неё не было, но рисунок стал совсем иным. Кроны тополей отливали зеленью, шевелились и дышали, фигурки людей ожили и зашагали, а карусель закрутилась. Всего лишь капля крема — и такая метаморфоза.
— Возьмите.
Лия вздрогнула, будто солнце спрыгнуло с бумаги и зависло перед ней раскалённой шаровой молнией. Рыжая девушка протягивала ей какие-то разноцветные сухие брусочки, похожие на мелки, а ноутбук был уже убран в чехол и висел у неё на плече.
— Вашему рисунку не хватает цвета.
Карие глаза обдавали чайным теплом, дышали янтарным закатом. Лия взяла брусочки.
— Это что — пастель?
— Ага.
— Я не умею ей рисовать.
— Думаю, у вас получится.
— Хм… А вы всегда носите с собой набор?
Смех, искорки в чайной глубине глаз.
— Нет, завалялись на дне сумки.
Мягкие штрихи ложились на бумагу: зелёные, бежевые, голубые, жёлтые.
— По-моему, у меня получается детская мазня, — засмеялась Лия, возвращая девушке брусочки пастели.
— Да нет, всё хорошо. Надо только немножко сгладить… Смотрите!
Более уверенная рука положила на рисунок новые штрихи, слегка растушевала пальцем. Ветерок зашелестел страницами, перевернул их, вогнав Лию в краску: девушка увидела свой портрет.
— Знакомая личность, — сказала она с улыбкой.
* * *
— Ну наконец-то, Танюш… Кушать будешь? Я курицу запекла и блинчики твои сделала любимые, гречневые…
— Да какое кушать, ба… Поздно уж.
Чмокнув бабушку в морщинистую щёку, Татьяна оставила сумку в прихожей и сразу проскользнула в ванную — умыться. Юбилей затянулся до девяти вечера, а она была обязана оставаться до конца и снимать эти сытые и пьяненькие лица. Юбиляр с тремя подбородками и галстуком на животе почти параллельно полу, его супруга — дама-контрабас с таким же низким и властным голосом, как у этого инструмента. Завтра обрабатывать двести снимков.
Тинка не спала — читала в постели. Книга была слишком тяжёлой для её прозрачно-хрупких рук — огромный, как кирпич, том, и она поставила её нижним обрезом на одеяло. Свет бра озарял копну её золотых волос, собранных в небрежную косу. Тинка — это сокращённо от «Кристина».
