31 декабря в конце дня, незадолго до телевизионного выпуска новостей, Феррер с улыбкой излагал эту программу Элен, как вдруг зазвонили в дверь; это явились почтальон и его помощник с новогодними приношениями в виде целой кучи календарей, украшенных неизбежными пушистыми собачками, спящими кошечками, птичками на ветке, морскими портами, заснеженными горами и так далее. «Очень кстати! — радостно вскричал Феррер. — Входите же!»
Элен с виду охотно приняла участие в выборе; они сошлись на двух перекидных календарях с букетами на обложках, вслед за чем Феррер, по-прежнему в отличном настроении, одарил почтальонов чаевыми в тройном размере. Те рассыпались в пылких пожеланиях счастья столь милой паре; закрыв дверь, Феррер услышал, как они восхищенно комментируют на лестнице его щедрость, но тут Элен объявила: «Я хочу кое-что тебе сказать». — «Слушаю, — ответил Феррер. — В чем дело?» И тут выяснилось, что Элен совсем не улыбается провести этот вечер у Репара. Мартынов тоже организовал сегодня тусовку с дюжиной друзей в своей новой мастерской, купленной на деньги от недавних продаж и гораздо больше соответствующей его нынешнему статусу, и Элен предпочитает идти туда, к нему. «Если, конечно, тебя это не огорчит», — добавила она.
«Да вовсе нет, — отвечал Феррер. — Как хочешь. Конечно, это будет не очень деликатно по отношению к Репара ввиду наших с ним связей, но я найду удобный предлог, чтобы отклонить его приглашение». — «Нет-нет, — сказала Элен, отвернувшись, — я не так выразилась. Видишь ли… лучше мне пойти к Мартынову одной». Феррер в изумлении разинул рот и вытаращил глаза, Элен взглянула на него и наконец решилась. «Послушай, я долго думала. Эта новая квартира, новая мебель… Эта перспектива жить вместе наверху, под самым небом… в общем, не знаю. Я не уверена, что готова к этому, мне нужно решить… Мы должны обсудить это… потом. Я не говорю, что хочу все бросить, ты видишь, я склоняюсь к тому, чтобы сначала обдумать свое решение и сообщить его тебе через несколько дней». — «Хорошо, — произнес Феррер, внимательно разглядывая кончики своих новых ботинок — вот уже много недель, как все его ботинки были новыми. — Хорошо, согласен». — «Как ты мил, — ответила Элен. — Ну, я пойду переоденусь. Ты мне расскажешь завтра, что было у Репара».
— «Да, — сказал Феррер. — Впрочем, не знаю».
Элен ушла с Амстердамской улицы, по его мнению, слишком рано для новогодней вечеринки. Оставшись в одиночестве, Феррер стал бродить по гостиной, то включая, то выключая телевизор и мысленно проклиная Фельдмана, запретившего ему курить. Затем он без особого энтузиазма набрал три-четыре номера и услышал — что вполне естественно для новогоднего вечера, — голоса автоответчиков. Ему не очень-то хотелось идти к Репара, который весьма благоволил Элен с тех пор, как она стала работать в галерее, и наверняка удивился бы ее отсутствию. Феррер, конечно, не предусмотрел никаких запасных вариантов на этот вечер, и теперь было слишком поздно набиваться к кому-нибудь в гости. Тем более что он уже отклонил все другие приглашения, и его неожиданный приход выглядел бы по меньшей мере странно: хозяева удивятся и засыплют его вопросами, отвечать на которые ему никак не хотелось.
Тем не менее он рискнул сделать еще несколько звонков, расширив зону поисков, но и они увенчались тем же плачевным результатом. Затем он вставил кассету в магнитофон, тут же убавил звук, сменил кассету, выключил звук вовсе, включил телевизор и долго торчал перед ним, тупо глядя на экран и не понимая, что там происходит. Еще несколько минут он простоял в том же оцепенении перед открытым холодильником, так ничего и не вынув оттуда. Два часа спустя он шагал по улице Рима к станции Сен-Лазар, откуда идет прямая ветка в сторону «Корантен-Сельтон». К одиннадцати часам вечера под Новый год поезда метро никак не назовешь переполненными. Часто в это время там остаются свободными целые скамейки, именно так, как нравится Ферреру, который сел в метро, скорее всего, хорошо понимая, что принял наихудшее из всех возможных решений.
