Все знаменитые и великие люди потому и стали знаменитыми и великими, что им не приходилось каждое утро таскаться на работу. На их домах так и написано: «В этом доме жил и работал великий человек». «Жил и работал» – вот как надо двигаться к успеху.
Мне это счастье явно не грозило, поэтому сейчас я вприпрыжку несся на редакционную планерку, надеясь опоздать не больше чем минут на двадцать.
Но я опоздал на полчаса и, влетев в кабинет к редактору, смог лишь виновато улыбнуться коллегам. Впрочем, и эту улыбку мне тут же поставили в вину:
– Замечали вы, что люди, которые опаздывают, часто намного более веселы, чем люди, которые должны их дожидаться? – строго спросила собравшихся Софья Андреевна, наш бессменный главный редактор.
Коллеги одобрительно загудели, нехорошо на меня поглядывая, а выразил общее мнение Вова:
– Ты чего, Зарубин, конь педальный, стойло потерял? У Жоры день варенья, нам в магазин уже бежать пора, а мы тут тебя, красавца загорелого, дожидаемся, как читатели автора.
Я скромно присел в уголке на свободный стул, а из угла напротив донесся возмущенный голос Марты:
– Это оголтелый расизм! Ваня, пишешь телегу в суд, требуешь с конторы компенсацию, а денежки мы потом пополам распилим.
– Почему это пополам, – огорчился Вова. – А мне, за расизм, совсем ничего, что ли?
– Оставьте ваши дурацкие шуточки, – попросила всех Софья Андреевна и хлопнула ладошкой по столу. – Давай уже, Вова, ближе к делу. Обозреваем последний номер.
Вова послушно развернул газету и начал выступление:
– В целом номер сдавался без проблем, но полоса криминала была сдана с некоторым опозданием.
– В типографии из-за этого была задержка? – быстро уточнила Софья.
– Нет, задержки не было, – успокоил ее Вова.
– В следующий раз за опоздание все равно оштрафуем. Все поняли? – спросила Софья, глядя исключительно на меня. Я не понял, почему надо штрафовать тех, кто больше работает, но промолчал.
– Что касается конкретных материалов номера – продолжил свой бубнеж Вова, – то наиболее достойными мне представляются два материала – Коли Пасечкина, про оригинальный способ выращивания огуречной рассады, и Ани Шумиловой, про модернизм в архитектуре восемнадцатого века. Оба материала написаны великолепным литературным языком и, несомненно, заинтересуют читателя «Петербургского интеллигента»…
Сколько себя помню в этой редакции, вся ее деятельность упрямо противоречила реальности, царящей за окном журналистских кабинетов. В городе бесчинствовали строители, учиняя уплотнительную застройку на детских площадках и в городских парках, а мы писали про модернизм в архитектуре восемнадцатого века. Народ с ума сходил на концертах поп-идолов, а мы выдавали развороты про скрипичные концерты, проходящие в пустых залах забытых Богом ДК. Подростковые банды держали в страхе целые дачные поселки, а мы советовали дачникам утеплять теплицы загодя. Это был какой-то сюрреализм, не имеющий не только идеологического, но и материального обоснования, – ведь вследствие этого мы каждый год теряли в тиражах, но начальство упрямо забивало полосы еженедельника одной и той же тухлятиной. Больше того, тухлятина поощрялась материально – в том числе и потому, что ее всегда сдавали вовремя, в отличие от.
– Зарубин, не спать! – шепнул кто-то из соседей прямо мне в ухо, и я поднял глаза.
– Звонили безумные читатели, насчет вашего материала про частные дачи в природоохранной зоне, – рассказала Софья Андреевна. – Пришло также несколько писем. Люди возмущаются, почему из материала неясно, кто из двух героев больше виноват, сенатор Садаев или коммерсант Егоров. Складывается впечатление, что оба персонажа какие-то негодяи. Вы не могли бы впредь писать яснее? Читатель должен понимать нашу позицию, иначе он отвернется от нас. И по поводу «зеленых» тоже не все так однозначно. Пельмени из генетически модифицированных продуктов, которые используют все производители, а потом по очереди митингуют, – это, по-моему, просто ужасно. Кстати, вы, вообще, уверены, что нам следует писать обо всем этом безобразии? Не спугнем ли мы читателя, который нам так доверяет? Это непростой вопрос, коллеги, – подытожила тему Софья.