Потом он наконец заметил меня и хмуро сощурился:
– Ты кто такой, братуха африканская?
– Еженедельник «Петербургский интеллигент», – вежливо отозвался я, подбираясь поближе к пельменному магнату и на ощупь включая диктофон в кармане.
– Ишь ты! – удивился депутат. – Какой нынче питерский интеллигент пошел фактурный. Или ты под Пушкина косишь? – ухмыльнулся он.
– Я, практически, и есть Пушкин нашего времени, – согласился я с ним, подойдя совсем близко, и, посерьезнев, сформулировал первый вопрос: – Что вы можете сказать по поводу скандала вокруг московских пельменей «Валя»? Есть мнение, что мифы об их генетической опасности распускают ваши люди.
– Ну, если мнение есть, значит, так тому и быть, – задумчиво пробормотал Тотошкин, по-прежнему озабоченно озираясь. Тут из дома напротив выбежал упитанный юноша в длинном темном пальто, и я узнал Гену Автамонова.
Он тоже меня узнал, а когда я начал лихорадочную съемку обоих персонажей, Гена заголосил совершенно заполошным, истеричным голосом:
– Держите его, люди! Это провокатор! Виктор Николаевич, держите его!
– За какое место прикажешь его держать? – спросил депутат, сумрачно взглянув на меня.
На шум из машины вылез водитель джипа, тот самый стриженый верзила с перформанса. Водитель опять принялся мелко подпрыгивать на тротуаре, как кенгуру, пораженный болезнью Альцгеймера. За несколько секунд он допрыгал до Автамонова, обскакал его справа и теперь неумолимо приближался ко мне.
Я мысленно пискнул, убрал камеру и быстро зашагал прочь, не оглядываясь.
В спину мне доносились какие-то невнятные крики Гены и бас депутата, но погони не было – обернувшись перед поворотом на проспект, я бросил последний взгляд на теплую компанию. Гена садился в машину к депутату, возбужденно двигая губами, руками, головой и даже ушами. Сам депутат хмуро смотрел мне вслед, почесывая в затылке, а спортсмен мелко подрагивал рядом, видимо, ожидая распоряжений.
Я свернул на проспект и прошагал по нему не меньше километра, двигаясь почти бегом, то ли опасаясь погони, то ли просто размышляя об удаче, упавшей мне прямо в натруженные руки.
Факт знакомства лидера местных экологов Автамонова и крупнейшего производителя пельменей Тотошкина доказан объективно, фотографиями. Да и сам Тотошкин не отпирался.
Что он мне там сказал? «Если мнение есть, значит, все верно»? Ну, или как-то так. В общем, вполне можно делать зубодробительный материал. Надо еще только генетика найти, чтоб популярно рассказал про эти генетические модификации. Ну, за этим дело не станет – Васильев подгонит какого-нибудь судмедэксперта.
Тут я вспомнил его рассказ про фифу из Института прокуратуры и мечтательно улыбнулся. Фифа в форме – это всегда очень сексуально.
До́ма в тот вечер я провел не больше часа, и это было к лучшему. У Катьки случился очередной приступ гламурного бешенства, а сумки с продуктами, которые я еле втащил домой, послужили катализатором реакции.
Скорбно сложив руки на груди, Катька смотрела, как я распихиваю содержимое пакетов по холодильнику и шкафам, после чего сообщила:
– В сегодняшнем «Гламуре» большая статья про таких, как ты. Которые ходят пешком и сумки в руках таскают. Таких там называют «мужички». Ты что, правда мужичок, Ваня?
Я удивился. С тем, что Катька не читала «Петербургский интеллигент» или хотя бы федеральные таблоиды, я давно смирился, но даже чтение гламурных журналов было непростой для нее задачей – она ведь их не столько читала, сколько рассматривала подписи к картинкам. Если в Катькиных руках и задерживалось какое-либо чтиво, это были каталоги магазинов одежды или, в крайнем случае, кухонной мебели. А наиболее важную для себя информацию она черпала в салоне парикмахерской, куда захаживала через день и где, на мой взгляд, на самом деле и жила полной жизнью.
Я наконец захлопнул все дверцы холодильника, включил сразу и телевизор, и чайник, после чего уселся за кухонный стол. Катька не уходила, явно ожидая моей реакции на свой выпад, чтобы потом, в ответ, накричаться всласть.
На мое счастье, в дверях появился Антон. При детях Катька старалась сдерживать себя.
