– Честно говоря, не знаю. Скоро, наверное.
– Хорошо, не буду больше напрягать тебя. Однако помни, что я сказал.
– Хорошо, Гомер. Благодарю.
Он повесил трубку и пошел искать Гарриет. Она сидела на веранде и смотрела на двух парней, которые вышли на берег и грузили свои доски на крышу джипа.
Фрэнк молча присел рядом на двухместную деревянную скамью. Некоторое время они молча смотрели на море, пока машина с парнями не уехала, будто чужое присутствие, хоть и далекое, было единственным, что мешало их общению.
Молчание прервала Гарриет.
– Он спросил тебя, когда вернешься, не так ли?
– Да.
Они никогда не лгали друг другу, и сейчас Фрэнк тоже не собирался лукавить.
– И ты хочешь?
Фрэнк повернулся к ней, но Гарриет старательно избегала его взгляда. И тогда он тоже уставился в море, где, гонимые ветром, набегали друг на друга белые пенистые волны.
– Гарриет, я – полицейский. Я выбрал эту жизнь не по необходимости, а потому, что она нравилась мне. Мне всегда хотелось делать то, что делаю, и не знаю, смог ли бы я заниматься чем-то другим. Даже не представляю, способен или нет. Есть итальянская пословица, которую мне часто повторяла бабушка: кто родился квадратным, не умрет круглым…
Он поднялся, положил руку на плечо жены и почувствовал, как она напряглась.
– Не знаю, Гарриет, какой я – круглый или квадратный, но точно знаю, что меняться не хочу.
Он вернулся в дом, а когда снова вышел, обнаружил, что она пропала. На песке возле дома остались следы, они вели к дюнам. Фрэнк издали видел, как она бредет по кромке воды: крохотная фигурка, волосы развеваются на ветру. Он проследил за женой взглядом, пока дюны не скрыли ее из виду, и подумал, что ей, наверное, захотелось побыть одной и что, в сущности, это вполне понятно. Он вернулся в дом и сел за накрытый к обеду стол, но есть уже не хотелось.
И тут пришла мысль: ведь он вовсе не так уверен в своих словах. Может, все-таки они могли бы жить как-то иначе? Может, это и верно, что рожденный квадратным не станет круглым, но ведь можно, наверное, как-то сгладить углы, округлить, чтобы никого не поранить.
Особенно тех, кого он любит.
Он отвел себе ночь на размышления. Наутро он поговорит с ней. Вместе, он был уверен, они найдут какое-то решение.
Но никакого утра больше не было – для них вместе.
Он ожидал возвращения Гарриет до самого вечера. Когда солнце стало клониться к закату и тени от дюн легли, словно темные пальцы, на пляж, Фрэнк заметил, как две фигуры не спеша двигаются вдоль кромки прибоя. Он сощурился, защищая глаза от пылающего закатного солнца. Те двое были еще слишком далеко, чтобы хорошо рассмотреть их. В открытое окно Фрэнк наблюдал, как за спинами приближающихся людей на горизонте оставались как бы размытые силуэты. Одежды их развевались на ветру, а фигуры колыхались, словно в мареве над горячим асфальтом. Когда они подошли так близко, что их можно было рассмотреть, Фрэнк узнал шерифа из Хонести.
И тотчас возникло и стало нарастать мрачное предчувствие. Человек рядом с шерифом больше напоминал бухгалтера, чем полицейского, и волнение переросло в леденящую тревогу. Держа фуражку в руках, стараясь не смотреть Фрэнку в глаза, шериф сообщил о том, что произошло.
Часа два назад рыбаки, которые плыли метрах в двухстах от берега, заметили женщину, судя по описанию, похожую на Гарриет. Она стояла на вершине скалы, возвышавшейся над бесконечной грядой дюн побережья неким геологическим казусом. Стояла одна и смотрела в море. Когда они проплывали мимо нее, женщина бросилась вниз. Моряки не видели, чтобы она всплыла, поэтому тут же изменили курс и поспешили ей на помощь. Один из них нырнул в воду там, куда она прыгнула, но сколько ни искали ее, так и не нашли. Рыбаки сообщили в полицию, и начались поиски, до сих пор тщетные.
Море вернуло тело Гарриет только два дня спустя, выбросив его на песчаный берег в бухте тремя милями южнее дома.
Пока велось опознание, Фрэнк чувствовал себя убийцей возле трупа своей жертвы. Он посмотрел на лицо жены, лежащей на топчане в морге, и кивком подтвердил и то, что это она, Гарриет, и собственный приговор. Показания моряков освободили Фрэнка от допросов. Но не от мучительных угрызений совести.
