Хронометрические испытания и другие заботы, связанные с началом соревнований, не позволили ему заняться дальнейшими поисками. И вдруг она появилась в боксе утром, сразу после брифинга пилотов, перед самым стартом на Гран-при. Он проверял, как механики после разминки выполнили его указания, и голос Эриджейн прозвучал так же неожиданно, как и при первой встрече.
– Что ж, должна сказать, комбинезон не так красит тебя, как смокинг, зато выглядит повеселее.
Йохан обернулся, и она оказалась перед ним – огромные, сияющие зеленые глаза. Волосы спрятаны под шапочку с логотипом какого-то спонсора. Легкая блузка, под которой угадывалась ничем не стесненная грудь, и пестрые «бермуды», какие носили почти все вокруг. На шее висел пропуск Фока[12] и темные очки на пластиковой тесемке. От неожиданности он настолько оторопел, что Альберто Регоза, его инженер по треку, даже пошутил:
– Эй, Йохан, закрой рот, а то шлем не застегнешь!
Он приобнял Эриджейн за плечи и ответил сразу и ей, и другу:
– Ладно, пойдем отсюда. Я мог бы, конечно, познакомить тебя кое с кем, но нет смысла, потому что уже завтра ему придется искать себе другую работу, и мы его больше не увидим.
Он вывел девушку из бокса, и в ответ на шутку инженера показал ему из-за спины поднятый вверх средний палец – ведь тот нагло рассматривал ее красивые, обнаженные в коротких «бермудах» ноги.
– Честно говоря, в смокинге ты тоже выглядела весьма недурно, но так мне больше нравится. Девушки в брюках всегда вызывают некоторые подозрения.
Они посмеялись. Эриджейн не имела ни малейшего представления об автомобильных гонках, и Йохан громким голосом, перекрывая шум двигателей, вкратце объяснил, кто есть кто и что есть что. Когда настало время старта, он посоветовал ей смотреть гонки из бокса.
– Думаю, мне пора уже надевать на голову горшок, как ты говоришь. Увидимся.
Он помахал ей, препоручив Грете Рингерт, отвечающей в команде за связи с общественностью. Сел в болид и, пока механики пристегивали ремни, смотрел сквозь щель в шлеме на Эриджейн. Взгляды их встретились и вновь заговорили, и разговор этот взволновал его неизмеримо сильнее, нежели предстоящее соревнование.
На оптимальную траекторию он вышел почти сразу, примерно после десяти кругов. Он хорошо стартовал, но потом, когда был на четвертой позиции, задняя подвеска – слабое звено его машины – внезапно отказала, и на крутом левом повороте его развернуло на сто восемьдесят градусов. Он крепко врезался в ограждение, отлетел на середину трека и несколько раз перевернулся на своем полуразбитом «Кловере».
Сообщив по радио команде, что все в порядке, он пешком вернулся в бокс, но не нашел Эриджейн. Объяснив менеджеру команды и техникам причину происшествия, он отправился на поиски и обнаружил ее в моторном боксе рядом с Гретой, скромно удалившейся при его появлении. Эриджейн поднялась и обвила руками его шею.
– Я еще могу смириться с тем, что из-за твоего появления вылетела в полуфинале страшно важного турнира, но думаю, мне будет очень трудно терять частицу жизни каждый раз, когда ты будешь рисковать своей. А теперь можешь поцеловать меня, если хочешь…
С этого дня они больше не расставались.
Йохан закурил сигарету и остался сидеть в полумраке, глядя на береговые огни. Он поставил яхту недалеко от мыса Мартин, напротив французского городка Рокбрюн, чуть правее огромной голубой буквы «V» – эмблемы гостиницы «Виста-палас-отель», построенной на вершине утеса. Слева сиял огнями Монте-Карло – красивый и фальшивый, как зубной протез – погруженный в море света, которого не заслуживал, и денег, которые ему не принадлежали.
Минуло три дня после Гран-при Монако, восторженная толпа, собравшаяся в конце недели посмотреть на гонки, схлынула, и город быстро возвращался к обычной жизни. Там, где еще недавно царили гоночные машины с их немыслимой скоростью, движение вновь стало ленивым и правильным, под майским солнцем, в преддверии лета, которое уже никогда не будет таким, как прежде, – ни для него, ни для других.
Йохан Вельдер в свои тридцать четыре года чувствовал себя стариком и испытывал страх.
