— Ей плохо, — ответил Арле. — Вечно ее укачивает. Стоит залезть в колымагу…
— Да, тут ничего не поделаешь, — посочувствовал полицейский, натягивая перчатки и качая головой. — Все же вам лучше немного подождать, уж больно у нее нездоровый вид.
Он поправил очки, дал газ, и тяжелый мотоцикл с ревом турбореактивного двигателя умчался по направлению к Пор-Буэ.
— Что с тобой, дорогая? Тебе дурно?
Арле зажег в машине свет. Лицо у Роберты было изможденное, зеленоватое. Капельки пота образовали блестящую сетку по краю косынки.
— Хочешь, вернемся?
Она с усилием кивнула. Да, она хочет вернуться. Видимо, малейший жест отдавался болью.
Арле развернулся на перекрестке обратно к мосту. К черту «Блэк-энд-Уайт»! Ему не по душе заставлять ее часами мучиться вот так на сиденье при столь сомнительной надежде на успех.
— Ты выдохлась, старушка, в этом все дело. Пятьсот километров в день по африканским дебрям — это не шутки! Да еще такие переживания!
В зеркале перед собой Арле видел лишь бледный овал ее лица. Роберта забилась в угол. Да, это слабое, съежившееся существо — его жена. Прижать бы ее к себе, успокоить, защитить. Арле нажал на педаль. Скорее домой.
Торговая улица, пустынная и темная, потом снова бульвар Пельё. Арле гнал как сумасшедший. Мелькали освещенные виллы, открытые кафе с посетителями в смокингах, вот «Аквариум»… Нет, он не станет больше останавливаться. Бог с ним, с Эдуаром. Тот и так причинил им слишком много зла. Сначала он отвезет Роберту в безопасное место, останется с ней наедине. А потом будет время заняться и тобой, братишка…
Вот и перекресток Аджамэ. Машины гуськом карабкались на пологий склон. Ночная служба в Бингервиле всегда привлекала много народа. Наконец — дорога на Вьё-Кокоди, петляющая между гибискусами, ворота виллы.
Арле с тревогой оглядел окна и двери. Нигде ни огонька, разумеется. Осмотрел подступы к вилле. Чего он боится? Остановив машину у лестницы, он помог Роберте выйти. Сняв темные очки, она вымученно улыбнулась:
— Мне уже лучше!
Арле взял Роберту под руку и все время, пока они поднимались по каменным ступеням, поддерживал ее, как выздоравливающую. Мягкий свет бра в гостиной, уютный диванчик, на который они уселись…
Лицо Роберты ожило. Она сняла свою маскарадную косынку, провела пальцами по примятым белокурым локонам.
— Всё эти сирены, — сказала она. — Я страшно струсила. Не знаю почему, но меня как ударило: а что, если меня собираются арестовать!
— Тебя? Ты шутишь! Тебя арестовать?
— Да, глупо, конечно, но…
Она отвернулась, пряча глаза.
— Знаешь, Аль, странно чувствовать себя в шкуре мертвеца! Будто… будто я заняла чужое место!
— Чего ты испугалась? — спросил Арле. — Что полицейский наденет на тебя наручники? «Давайте, давайте, мадам, вы покойница, и без разговоров, объясняться будете в участке!»
Арле первый рассмеялся своей шутке, рассмеялась и Роберта. Это немного сняло напряжение. Подойдя к приемнику, Арле покрутил ручку. В ответ раздалось потрескивание. Потом — гул толпы, женские крики, дробь тамтамов. Чернокожий репортер надсаживался от крика — казалось, у него полон рот камней.
«Самолет с президентом Уфуэ-Буаньи на борту…»
— Допекли! — сказал Арле. — Надо же, заладили одно и то же.
Он нажал на клавишу и снова покрутил ручку. Может, на коротких волнах поймает Париж.
— Сегодня должны передавать рождественские программы.
В приемнике — шум, свист, урчанье. И вдруг, словно по волшебству, — чистый поток гармонии. Хор, оркестр.
— Гендель, — сказал Арле. — Явно английская станция. Слышишь, какой четкий звук?
Он возвратился на диван к жене, и какое-то время они вместе слушали музыку. Глаза у Роберты блестели.
— Жалкое в этом году Рождество!
— Что ты, Роберта, наоборот, чудесное!
Арле прижал ее к груди.
— Ты дверь закрыл? — спросила она.
— Конечно! На два оборота!
Он отстранился, чтобы взглянуть на жену. Роберта пыталась улыбнуться, но тень все еще туманила ее бледный взор.
— Если кто-нибудь придет… Никому не нужно открывать, Аль!
— Этой ночью никто сюда не войдет. Разве что начнут штурмовать виллу с пушками!
Он расстегнул ее дождевик и нежно через свитер провел рукой по ее груди.
