Он сжал загорелую руку Роберты, ухватился за эту теплую плоть, как за спасательный круг.
— Ты застала Эдуара, когда приехала в Гуильё?
— Нет. Он оставил записку, что должен по важному делу ехать в Абиджан — кажется, в министерство сельского хозяйства. И вернется через двое суток…
— И с тех пор ты его не видела? — не унимался Арле.
— Нет. Позавчера я отправилась в Ман и успела поговорить с ним по радио, когда была связь, в четыре часа. Он подтвердил, что вернется двадцать третьего, то есть вчера. И добавил, что ты позвонил ему и предупредил, что вынужден задержаться на несколько дней в Германии и прилетишь не раньше начала января.
— Какова сволочь!
Правда капля за каплей просачивалась в его сознание. Роберта, раскрыв рот, в недоумении хлопала глазами.
— Почему? Он что, обманул?
— Продолжай. Что было потом?
Арле сам удивлялся, что голос его остается твердым. Ведь он уже догадался, что услышит дальше, и боялся, что догадка подтвердится.
— Можешь себе представить, как я растерялась! Пропал наш рождественский ужин! Весь вчерашний день я злилась! А сегодня утром решила: хватит киснуть. Прочь, хандра! Если встречать Рождество без мужа, так хоть у себя дома. Гуильё, конечно, место славное, но там особенно не повеселишься! Ни тебе газет, ни телефона — глухомань, одним словом. Я вела машину весь день. Дороги после дождя превратились в кашу. Поэтому я так долго ехала и только что вошла в дом. А ты? Ты когда вернулся?
Арле задумался, стиснул зубы.
— Значит, Эдуар не знает, что ты в Абиджане?
— Нет… Хотя что это я! Теперь, конечно, знает, ведь я предупредила слуг в Гуильё, что возвращаюсь домой.
— Ты кого-нибудь встретила в городе?
— Никого. Было уже темно, когда я подъехала к Аджамэ. В доме тоже никого не было. Где Салику?
— Значит, ты никого не видела…
Арле закрыл глаза. Он не выпускал из рук вспотевшей ладони Роберты.
— Иди ко мне.
Он прижал Роберту к себе, вдыхая ее аромат.
— «Диориссимо»… Я по запаху духов догадался, что ты вернулась. Еще не видел тебя, но уже понял, — он еще крепче сжал ее в объятиях, — понял, что ты не умерла.
Роберта вздрогнула и слегка отстранилась от мужа. Опять в ее взгляде промелькнуло беспокойство.
— Умерла?
Она рассмеялась, но принужденно и хрипло.
— Я видел твою могилу на кладбище в Аджамэ. Гвоздики на ней уже завяли.
В груди у Арле что-то надорвалось, и он залился тихими горючими слезами.
— Аль, милый!
Роберта, ничего не понимая, в испуге глядела на него. Она никогда не видела, чтобы он плакал.
Наконец Арле поднял голову. Словно камень свалился с его души. Он ласково смотрел на жену обновленным взором, очищенным слезами, которые он слишком долго сдерживал. Всего несколько минут назад он метался, как измученный шмель, повсюду его подстерегали призраки, но теперь он прозрел, он во всеоружии и уже разогнал призраков.
— Роберта, выслушай меня.
И он рассказал ей все: о телеграмме Эдуара, об утопленнице, о своих подозрениях, о расследовании Вотье и его исчезновении. Однако в последний момент из стыдливости умолчал о фотографии. Он не спускал глаз с Роберты. Недоверие, изумление, страх сменялись на ее сосредоточенном нежном лице. И наконец, содрогнувшись от ужаса, она вскричала сдавленным голосом:
— Да ведь он сам позвал меня в Гуильё… Чего же он хотел?
Зубы ее стучали. «Бледна как мертвец», — невольно подумал Арле. Нет, живая, живая! Он еще крепче обнял жену, прижался к ее теплой коже.
— Роберта…
Ужасно, но откладывать больше нельзя. Придется бить по больному месту.
— Роберта, скажи мне всю правду. Даже если будет нелегко! Иначе мы не выберемся из тупика.
Роберта спрятала лицо на груди Арле. Она ждала вопроса, заранее зная его…
— У вас с Эдуаром…
Комок в горле мешал ему говорить. Он словно всадил нож в плохо зарубцевавшуюся кровоточащую рану. Роберта дрожала в его объятиях. Арле ощутил на шее теплые капли и понял, что Роберта тихо плачет.
— Ты что, была его любовницей?
До него это дошло только что, когда она рассказывала о своей поездке в Гуильё. Сотня незначительных деталей вдруг выстроилась в один ряд, словно подчиняясь незримому сигналу.
— Когда?
Нож бесстрастно проник в трепещущую плоть. Слова Роберты бессильно бились в его грудь: она перешла на едва слышный шепот. Ему пришлось нагнуться, чтобы разобрать ее речь.
