Мы не будем первыми, кто, рассматривая не самые приятные аспекты человеческой сексуальности, пытается добраться до истины. Многие художники и писатели затрагивали психологические процессы, связанные с сексуальностью, и даже предсказали направление поисков ученых.
Жан Жене в пьесе “Балкон” (1956) показал, как опьяненные страстью люди испытывают когнитивные искажения, побуждающие их к поведению, которое они сами в менее возбужденном состоянии посчитали бы непристойным. Действие пьесы происходит накануне войны в популярном городском борделе. Заведением управляет проницательная мадам Ирма, а ее клиенты – местные чиновники, которые приходят, чтобы дать выход своим плотским желаниям. Сделав это, они снова могут продолжать существование как “нормальные” и уважаемые общественные деятели, обороняющие город от врага. Среди клиентов мадам Ирмы встречаются колоритные персонажи, в том числе Судья, “наказывающий” проститутку, Епископ, “отпускающий грехи” “кающейся грешнице”, и Генерал, разъезжающий верхом на любимой “кобыле”. Мадам Ирма размышляет: “Я же вижу в их глазах – после этого у них просветляется сознание. Они внезапно начинают понимать математику. Они любят своих детей и свою родину”[1]. Жене понял то, к чему только приходят ученые: мозг в плену похоти не имеет ничего общего со здравым рассудком.
Я бы хотел с самого начала внести ясность: понимание не подразумевает одобрения. Наша способность к сопереживанию имеет границы, и погружаться в сознание других людей может быть неприятно, особенно когда речь идет о некоторых преступлениях, совершенных на сексуальной почве. Более того, одно дело рассуждать о девиантности, и совсем другое – оказаться жертвой сексуального насилия или знать, что пострадал человек, которого мы любим, особенно ребенок. И хотя самых жестоких сексуальных преступников принято сравнивать со зверями, в худших из них (нравится нам это или нет) проявляется именно человеческая природа. Сколь бы ни было неприятно приближаться к ним, чтобы рассмотреть, это может многое рассказать о том, как нарушается установление половой принадлежности и развитие способности принимать решения. “Ничто человеческое мне не чуждо”, – сказал герой комедии римлянина Теренция. Я намерен придерживаться этой позиции.
По крайней мере, я приложу все усилия. Нет сомнений, что и два тысячелетия назад, при Теренции, существовали насильники, растлители и другие преступники, совершавшие более банальные половые преступления. Но вряд ли ему было известно обо всем разнообразии описанных современными учеными экстравагантных парафилий (сексуальных наклонностей касательно людей и предметов, которые большинство из нас вряд ли посчитают сколько-нибудь эротичными). Даже ему, возможно, было бы непросто найти общий язык, скажем, с тератофилами, испытывающими влечение к людям с врожденными уродствами, или с аутоплюшефилами, которые мастурбируют, глядя на собственное карикатурное изображение в виде плюшевых игрушек.
Как это ни странно, но знание этимологии слова pervert, “извращенец”, в английском языке может облегчить понимание многих непростых вопросов, которые мы будем обсуждать здесь. Извращенцами не всегда называли распутных страшилищ. Слово “извращенец” в былые века имело совершенно иное значение. Если бы во времена Карла II стало известно, что некий крестьянин пользуется витыми морскими раковинами для анального удовлетворения или, занимаясь самоудовлетворением на площади, вдыхает аромат украденных в большом количестве дамских корсетов, его могли бы назвать извращенцем лишь случайно, в силу других его качеств. Скорее всего его назвали бы негодяем и плутом (skellum) или помянули его грязные потроха (mundungus), но в “извращенцы” он бы за такие проделки не попал.
С лингвистической точки зрения сексуальная коннотация слова pervert кажется естественной. Оно мелодично и приторно, а лицо произносящего это слово человека невольно искажает оскал, заставляющий вспомнить либо о совратителе малолетних, либо об облаченном в плащ эксгибиционисте в парке, либо об истекающем слюной любителе порнографии, либо даже о серийном насильнике. Но, если перефразировать Шекспира, “как извращенца ни зови – в нем вонь останется все та же”.
