Распад Советского Союза начался не с Карабахского конфликта армян и азербайджанцев. Кафанские азербайджанцы были изгнаны армянами, ушли через перевалы, там были жертвы, а потом Сумгаит, а потом удары из Агдама по Степанакерту. Не с этого начался конфликт, а с заявления Горбачева, что центр устраняется от решения этого конфликта.
Вот то же самое и здесь происходит. Значит, центр настолько слаб, или люди на Кавказе почувствовали, будто центр настолько слаб, центр летает с журавлями с юга на север и обратно, что они выступили с этими заявлениями.
О. Бычкова: — А что должен был центр сделать? Вызвать Кадырова и Евкурова, например, и сказать: «Вы там разберитесь», — или погрозить пальцем, или что?
А. Проханов: — Ну, не знаю. У центра есть тысячи самых разных форм. Ведь это есть, по существу, разрушение конституционного пространства России. Внутри России возникает внутритерриториальный конфликт. Это нарушение Конституции.
О. Бычкова: — Ну, это безумие тоже, на самом деле.
А. Проханов: — Нет, а чем это отличается от 12+? Это ничем не отличается. Это и есть хаотизация сегодняшнего пространства, когда нет уложений, исчезает система координат, исчезают все правила игры. Каждый диктует эти правила игры самостоятельно. И возникает вот эта бессистемность или внесистемность.
О. Бычкова: — Во что это может вылиться, по-вашему?
А. Проханов — Ну, я вам сказал: у меня аналогия с Карабахом.
О. Бычкова: — Но они не могут воевать — чеченцы и ингуши. Это вообще родственные народы, это почти одно и то же.
А. Проханов: — Ну, конечно. Я считаю, что когда там тверичи воевали с новгородцами в свое время, такой войны не могло быть. Но, тем не менее, воевали и поливали друг друга градом стрел и убивали друг друга. Я думаю, что это чревато большой кровью.
А что, конечно же, осетины — это не ингуши, правда? Те — православные, а эти — мусульмане. Да они весь век жили как братья под Владикавказом. Это были братья, у них были смешанные браки. Но все кончилось страшной резней, потому что исчез централизм, исчез арбитр. В сложных образованиях — таких, как империя, например (Россия наша сегодняшняя — усеченная, но империя), — должен быть, конечно, арбитр. Должен быть имперский арбитр.
О. Бычкова: — А когда центр перестал быть арбитром, по-вашему? Ведь, он же был им относительно недавно? Это совершенно точно, что это было только что.
А. Проханов: Мне кажется, когда Путин передал полномочия Медведеву. Четыре медведевских года диссоциировали огромное количество централистских ценностей. И когда эти четыре года кончились, и Путин опять пришел к власти, он пришел, во-первых, другим человеком и в другую власть, и в другую страну. Он пришел в страшную ослабленную страну, где исчез тот запас прочности, который он же, Путин, создавал в течение, первых своих четырех лет, по крайней мере. Точно создал запас прочности.
О. Бычкова: — Ну а, может быть, он просто сам девальвировал эту власть таким перекидыванием короны из рук в руки?
А. Проханов: — Нет, ну, конечно, это была ошибка. А может быть, это была и не ошибка, я не знаю.
О. Бычкова: — Злой умысел?
А. Проханов: — Мне всегда казалось, что он должен был пойти сразу на третий срок. И Партия третьего срока, которую мы формулировали, она была бы жесткой реакцией на этот хаос. Но это не была бы конституционная контрреволюция. Конституцию можно было в ту пору подправить.
О. Бычкова: — То есть вы считаете, что сейчас мы наблюдаем уже более отдаленные последствия вот этого самого тандема? Ну, получается, что так. Это такой хвост, который тянется и проявляется в разных местах.
А. Проханов: — Ну, назовем это тандемом. Просто тандем — это есть реакция на страх кремлевской власти (в данном случае Путина) продлить и усиливать свой централизм. Он пошел на попятную.
О. Бычкова: — И получил обратный результат.
А. Проханов: — Он сыграл в демократические ценности, он хотел выглядеть корректно перед мировым общественным мнением, перед американцами. Он испытывал огромное давление со стороны Запада, со стороны своих либеральных советников. Одним словом, я считаю, что была ошибка. Если бы он пошел на третий срок, конечно, он вызвал бы дикую ненависть к себе со стороны демократической общественности. Но она была бы…
