А. Проханов: — Сообщение вызвало во мне отвращение, признаюсь вам. Как от какого-то рыбьего холодца, который перестоял на солнце.
Сначала нас убеждали в том, что графа «Против всех» — это ужасно, и ее убрали. Сейчас нас убеждают, что она крайне необходима, и ее ввели.
М. Королёва: — Нет, подождите. Ее не ввели. Ее еще не ввели.
А. Проханов: — Ну, введут. Нас убеждают, что она необходима. Сначала нас убеждали, что надо укреплять партийную систему, и изгнали из политического поля все партии, кроме четырех. Сейчас нас убеждают, что очень важно, чтобы все партии присутствовали, и их ввели. Затем нам сказали, что необходимо отменить выборность губернаторов, потому что именно это спасет Россию. Теперь нам сказали, что нужно ввести выборность губернаторов, потому что именно это спасет Россию. Потом нам сказали, что необходимо уничтожить мажоритарные округа и индивидуалов. Теперь нам говорят, что необходимо увеличить мажоритарные округа и индивидуалов. Завтра нам скажут, что необходимо изменить Конституцию, потому что президентская республика себя исчерпала, а нам необходима парламентская республика. Но через четыре дня нам скажут, что и президентской республики нам мало — надо вводить монархию. Потом нам скажут, что нам надо, ввиду монархии, пригласить Майкла Кентского, потом скажут, что Георга XII. И так без конца.
Это такая абракадабра, такая мерзость. В течение всех этих лет нам морочат голову какой-то хренью. А развития так и нет.
Почему так мало заводов? Почему так мало новых самолетов? Почему так мало скоростных поездов, мчащихся со скоростью 400 км/час? Почему мало интеллектуалов? Почему в стране нет Нобелевских лауреатов? Почему не пишутся великие картины и не пишутся новые оперы? Почему вся дрянь, мерзость, какие-то мюзиклы, почему этот политический мюзикл вместе с Жириновским длится такое количество лет?
М. Королёва: — Вот уж, действительно, лучше было говорить о погоде. Но все-таки я у вас почувствовала некий такой оппозиционный задор, некое раздражение, которого, как я понимаю, у вас не было, когда вы находились, скажем, на Валдае и там присутствовали при всех этих дискуссиях. И я видела в том числе и ваше фото на Валдае. Как-то никакого раздражения против того, что там говорилось и происходило, в вас вроде бы не было. Или нет?
А. Проханов: — Не было, не было, нет.
М. Королёва: — Вам все нравилось?
А. Проханов: — Там было все другое. Потому что я восхищался архитектурой этого валдайского форума. С какого-то момента, может быть, со второй половины первого дня я понял, что передо мной воздвигается какое-то величественное сооружение. Я еще не понимал, какое. Я видел, как в это сооружение вставляются конструкции, фермы, балки, подставляются столпы, вешаются консоли. Передо мной прошел сначала парад алле губернаторов и глав республик, потом возникли удивительные монастырские стены и наши церковные иерархи, а вместе с ними раввины и муллы. Потом передо мной протекли колдуны и волшебники нашей внутренней политики, глава кремлевской администрации, лидер департамента по внутренней политике. Потом восхитительно и сложно выступал Лавров, министр иностранных дел, и министр обороны Шойгу. И я понял, что здесь решается…
М. Королёва: — То есть это всё не производило на вас впечатления перестоявшего холодца как в случае с графой «Против всех»?
А. Проханов: — Нет-нет-нет. Я видел, как сооружается вот это политическое здание, огромная Вавилонская башня сооружается.
И потом была панель, то есть был подиум, на котором я дебютировал.
М. Королёва: — Вы были на панели, Александр Андреевич?
А. Проханов — Ну, не на той, на которой бывают наши с вами общие знакомые. Но это так называлось. И мы сидели с Кудриным и с Карагановым, и вели полемику об образах будущего России.
И потом, когда это завершилось, я понял, что этот форум постепенно превращается в амвон. И на этом амвоне…
М. Королёва: — В амвон?!
А. Проханов: — В амвон.
М. Королёва: — Боже ты мой!
А. Проханов: — И на амвоне выступил проповедник. Он вылетел на этот амвон легкий, светящийся, восхитительный, опьяненный своим успехом, сверкая очами. Зал замер…
