Когда я нагнулся за своим багажом, она сказала:
— Положите чемоданы на заднее сидение. Вот так. А теперь садитесь скорее. Я не могу дождаться, когда приеду домой.
Я сел, и мы поехали.
Я вижу ее третий раз, думал я, и каждый раз она совершенно другая. Когда я впервые ее увидел, в день свадьбы три года назад, она была какой-то очень трепетной и тихой и шла рядом с мужем, глядя на него влюбленными глазами, как будто и не щелкали вокруг фотоаппараты, и не суетились вокруг репортеры светской хроники, отражающие женитьбу прославленного британского ученого на великой трагической актрисе.
Вторая наша встреча произошла на обеде в клубе Яна. На этот раз это была настоящая английская леди, почти ничем не отличающаяся от других дам, с той лишь разницей, что мужская половина общества не спускала глаз именно с нее.
Теперь же передо мной сидела юная девчонка, только что окончившая школу и в честь этого получившая от отца в подарок свой первый автомобиль. Смуглая, черноволосая, темноглазая, одетая во все черное, с белым шарфом на шее. Как трудно сейчас в ней узнать вчерашнюю женщину, усталую и сломленную, внезапно, в течение часа постаревшую, безумную и жаждущую смерти, покоя, которые дают отдых и забвение… Сколько же ей на самом деле лет? На сцене она уже давно, наверное, лет десять. Может быть, ей тридцать, а может, как и мне, — тридцать пять. Впрочем, какое это имеет значение?
— Я был вчера потрясен, — нарушил я молчание. — Никогда не предполагал, что можно такого достичь в этой роли. Думаю, что если бы вы жили во времена Шекспира, он бы написал не о принце датском, а о датской принцессе. Жаль, что вы не встретились.
— А мне не жаль, — Сара рассмеялась. Мы стояли на перекрестке, ожидая зеленого света. — Меня наверняка бы сейчас уже не было, а самое главное все-таки быть! Но если бы мы встретились, я бы сказала ему, что люблю его как бога и готова молиться на него всю жизнь.
Автомобиль тронулся, и мы поехали по длинной улице Лондона, между двух рядов роскошных, двухэтажных особняков.
— Сейчас мы проскочим Кройтон, — Сара посмотрела на спидометр, — и выедем на шоссе.
— Сколько времени обычно занимает дорога?
— Час до Брайтона и четверть часа вдоль моря, если нет большого движения, потом еще несколько минут до Малисборо, а как раз за ним наш дом.
Она нажала на педаль. «Ягуар» плавно набрал скорость и бесшумно обогнал две идущие впереди машины. Дома исчезли, и с левой стороны шоссе открылось широкое поле. Когда-то здесь был аэродром, вспомнил я.
— Вы теперь совсем не летаете? — не отрывая взгляда от шоссе, равнодушно спросила Сара.
— Совсем. Даже за океан.
На этот раз Сара оторвалась от шоссе и с интересом посмотрела на меня.
— Почему? — спросила она.
— Сам не знаю. Может, у меня слишком много воспоминаний? Я пытался несколько раз и каждый раз думал о войне…
Из-за видневшихся вдали домов показался пассажирский лайнер. Медленно набирая скорость, он пролетел над нами и повернул на юг.
— И в самом деле нет никакого смысла в этих воспоминаниях. Вы правы. Самое главное — быть.
Самолет словно таял по мере удаления. Теперь видна была лишь маленькая белая точка. Курс на Париж. Нет, на Амстердам. До конца жизни не забуду, в каком направлении летают самолеты из Лондона.
Я взглянул на спидометр — скорость шестьдесят миль. Хорошая скорость для такого оживленного шоссе. Сара оторвала руку от руля и протянула ко мне.
— Дайте, пожалуйста, сигарету. Пачка в ящике.
Я достал пачку «Галуаз», вынул сигарету и протянул ее Саре. Вытащив зажигалку, дал ей прикурить. Машина теперь неслась по шоссе на полной скорости. Я почувствовал себя неуютно.
— Что вы будете играть осенью? — спросил я, чтобы сменить разговор.
— Еще не знаю, но, видимо, в «Орестее» Эсхила.
— Кассандру?
— О, Боже, конечно, нет, — рассмеялась она. — Разве я могла бы играть эту истеричную корову?
— Но не Клитемнестру же?
Сара нажала на газ и начала декламировать:
Вот я стою, гордясь, что дело сделано…
* * *
Внезапно она резко затормозила. Я увидел побелевшие костяшки пальцев, сжимающих руль. Машина с визгом проехала еще несколько метров по шоссе и остановилась. Прямо перед колесами стоял ребенок и плакал, закрыв лицо руками, не понимая того, что уцелел чудом.
