— Превосходная трубка. Спасибо. Как хорошо, что вы приехали! Я помню, как вас привезли тогда, всего израненного…
Сейчас спросит меня о Бене Паркере, подумал я, но старик еще раз оглядел свою трубку, подержал ее во рту и аккуратно положил обратно в коробку.
На обратном пути Гастингс всю дорогу нес свою гигантскую рыбу и не принимал ничьей помощи. Он только снял шляпу, и я увидел, что профессор совершенно лысый. Но эта лысина его не портила, наоборот, она придавала ему достоинство древнего римлянина, чьи мраморные изваяния в глазах современного человека полны царского величия.
— Сейчас мы отрежем для вас голову этой рыбы, — сказал Малахия, — чтобы вы забрали ее на память.
— Великолепно, — оживился Гастингс, — но как же я ее довезу?
— О, у Малахии свой рецепт консервирования, — засмеялся Ян.
Я с трудом улавливал смысл происходящего. Что-то не так, думал я, что-то тут не так… Знаю! Он не спросил меня о Паркере. Почему Малахия не спросил меня о Паркере?
— Я должен посмотреть, что вы будете делать с рыбой, — Гастингс был настолько взволнован, как будто сейчас решалась судьба его визита в Англию. — Можно?
— Почему же нет, пойдемте.
Они поспешили в сад.
— Раз уж не мы поймали такую рыбу, то и не будем смотреть на этот процесс завистливым взглядом, — сказал Ян. — Пойдем еще пройдемся по парку. Сегодня слишком хороший день, чтобы тратить его на копчение рыбьих голов. — И он потащил меня в сторону дома.
Пройдя дом насквозь по коридору, мы оказались на противоположной террасе. Парк полыхал красками лета. Четыре огромных платана стояли как часовые у входа в главную аллею. В молчании мы вступили в аллею старых лип, которая совершенно не изменилась с тех пор, как я увидел ее впервые. Мне было тогда двадцать лет. Господи, всего двадцать лет! Я был так молод!
— Знаешь, — внезапно сказал Ян, — я только недавно почувствовал, что я живу.
Вздрогнув, я ответил ему:
— Твое счастье, — я попытался улыбнуться. — О себе я сказать этого не могу.
— Я был в таком же состоянии, когда окончилась война. — Ян остановился и, подняв с земли сухой прут, осторожно снял с тропинки волосатую гусеницу, еще явно не ведающую о человеческих башмаках. — Практически все: моя работа, образ жизни, разговоры в лаборатории и в клубе, и вообще все то, что люди делают в мирное время, — все казалось мне таким мелким, таким незначительным. А потом постепенно это прошло. Я стал ученым, членом Королевского общества, полностью поглощенным миром недосягаемых пылинок материи. И все-таки это было еще не все. Тот мир, его острота и страшная окраска не оставляли меня. Я не мог найти развлечений, которые отвлекли бы меня, и отдыха, который прибавляет сил. Ты, наверное, не ожидал от меня подобных признаний, не так ли?
Мы шли по узкой тропинке, которая вилась по английскому парку, заросшему кустарником и нестриженой высокой травой с разбросанными по ней полевыми цветами.
— Нет, мне казалось, что ты легче всех нас адаптируешься к мирной жизни. — Странное тревожное чувство, охватившее меня в тот момент, когда позвонила Сара, не только не покидало, а все острее давало о себе знать вместе с гулкими ударами сердца. — Знаешь, мне трудно в этом признаться, но я боялся. Боялся смерти.
Ян резко остановился:
— А ты думаешь, я не боялся?! Разве человек может не бояться смерти, если ежедневно ходит рядом с ней? Сначала это что-то вроде приключения, потом тебя охватывает азарт, но в конце концов остается только страх…
Я смотрел на него совершенно ошарашенно.
— Честное слово. Удивительно, но я был уверен, что как раз ты не потеряешь головы в самых кошмарных ситуациях… Я ведь тебе страшно завидовал…
— Господи, через столько лет…
Тропинка оборвалась, и мы оказались перед низким каменным столиком, покрытым зеленым мхом. Рядом с ним стояла длинная деревянная скамья.
— И все-таки ты получил то, что дает основание называть себя счастливым: у тебя есть любимая работа и чудесная жена. Мне бы хватило и одного.
— Ну, положим, чудесную жену ты бы мог себе найти, — усмехнулся Ян. — Да и написать мог бы что-нибудь получше своих криминальных головоломок. А насчет смысла жизни… Просто каждое утро, просыпаясь, надо говорить себе: я хочу жить, я себе нужен! Понимаешь, в один прекрасный момент я отложил старую книгу и взял новую — красивую, веселую, как в детстве. И теперь я счастлив, насколько может быть счастлив взрослый человек.
