— Поверь, мне нелегко говорить об этом, Джастин… Я ведь знаю, как горячо ты любишь свою мать. Да ее и невозможно не любить. Много лет тому назад, когда мы оба с нею были совсем молодыми, не старше двадцати четырех, то есть моложе, чем ты сегодня, так вот… мы полюбили друг друга.
Фотокамера со стуком выпала из рук Джастина. Он встал и прижался лицом к голой стене, как узник в одиночке.
— Итак, мы полюбили друг друга. Наша любовь проявилась во всех тех формах, которые возможны между мужчиной и женщиной… И у нас родился ребенок… Этим ребенком был ты, Джастин. Так что ты — мой сын.
— Знаю, — спокойно бросил Джастин в лицо Каттеру.
— Что? Лили все тебе рассказала?
— Нет. Просто я прочел то письмо, которое ты написал, когда бросил ее и уехал в Калифорнию. Я вычислил это сам, сопоставив дату на письме с собственным днем рождения. Я был тогда любопытным, привык всюду совать свой нос, перерыл весь материн стол — вот и напал на него, хотя письмо было спрятано на самом дне. Прочел и положил обратно. Оно, наверное, там и лежит до сих пор.
— Но если ты… знаешь, если ты знал… то почему же ни разу… Как ты мог хранить все это в себе?
Наконец обернувшись, Джастин подошел к двери. Став на пороге, он в упор взглянул на Каттера.
— Моим отцом всегда был Зэкари Эмбервилл. Единственным отцом, которого мне когда-либо хотелось иметь. Единственным, который у меня был! Он остается моим отцом и сегодня. И останется — пока я жив. А теперь, пожалуйста, уходи.
— Джастин! Ты ведь знаешь всю правду. Ее нельзя отрицать! Кровь — это всегда кровь. Твой отец — я, Джастин! И я жив!.. Зто что, не имеет для тебя никакого значения? Ответь мне, бога ради!
— Уходи отсюда! Сейчас же!
Джастин открыл дверь и дрожащей рукой указал Каттеру на выход.
Тот медленно, с явной неохотой, повиновался. Но в самый последний момент, поравнявшись с Джастином, он замедлил шаг и неожиданно обхватил сына руками. То был его последний шанс.
— Нет! — Инстинктивно отпрянув в сторону, Джастин сильным, резким ударом ладоней отсек от себя продолжавшие цепляться за него пальцы. Каттер, не устояв, качнулся назад. Его разбитые руки висели беспомощно, как плети.
Вскрикнув от боли, он упал навзничь и покатился по длинной крутой лестнице. Дверь наверху захлопнулась, громко щелкнул замок…
Через несколько дней, когда шумиха, вызванная предстоящей на ближайший уик-энд свадьбой, достигла своей кульминации, Мэкси, никем не замеченная, выскользнула из дома. Инди, Анжелика и Лили были настолько поглощены обсуждением своих нарядов, что не обратили внимания на исчезновение Мэкси сразу же после обеда. Что касается Тоби, то его в этот момент даже не было дома — он предпочел укрыться в одном из своих ресторанов, чтобы не принимать участия во всей этой суете.
Мэкси надела старенькие джинсы, простую белую майку и легкие сандалии на босу ноги. На сей раз на ней не было никакой косметики. Одним словом, она являла собой воплощение феи, готовой к бою! Сделав по пути к намеченной цели всего одну остановку, она появилась на пороге квартиры Рокко с большим плоским пакетом в руках.
— Что это там у тебя? — подозрительно осведомился он, открыв дверь сразу же, как только раздался звонок, после чего она ворвалась в комнату, как взмыленная лошадь. — И потом, с чего это ты вдруг заявляешься ко мне? В Нью-Йорке так не делают. Здесь принято, по крайней мере, уведомлять о предстоящем визите по телефону.
— Мне просто надо было удрать от Тоби… Они там все спятили. Без конца обсуждают проблему каких-то фамильных кружев, белых атласных туфелек и прочей белиберды… Похоже, в преддверии замужества даже самые разумные из женщин и то теряют голову. Вот я и подумала: раз ты дома — Анжелика сказала, что сегодня вечером ты вроде бы никуда не собираешься — то не станешь возражать, если я к тебе забегу и мы кое-что. вместе обсудим… Ну, скажем, отношения между Анжеликой и ее Данком. Представляешь, он собирается выступать на свадьбе в роли шафера! Просто ужас какой-то.
— Но это, надеюсь, не станет его главной ролью в жизни, — спокойно заметил Рокко, глубоко втянув носом воздух. — Что, пицца? — поинтересовался он.
