— А я вовсе и не вмешиваюсь. Просто высказывала свое мнение — вот и все. И если бы он не обращал на меня внимания, как всякий нормальный отец, никаких комплексов у него бы не появилось. И потом, что это за старомодное определение такое — «личная жизнь»? Он с ними всего-навсего виделся. Подумаешь!
— «Виделся», — с горечью пробурчал Тоби. — Сегодня это словцо используют для характеристики любых отношений — от случайных связей до предложения руки и сердца. Только вчера одна из твоих сплетниц, Мэкси, поведала мне, что Джулия Джейкобсон «видится» с молодым человеком, твоим новым художественным редактором из «Би-Би». Интересно, что это значит? Они что, видятся по ночам? Или по вечерам? Раз в неделю или дважды? И что, спрашивается, за идиот так извратил вполне приличное слово, что оно стало употребляться в его нынешнем жалком виде?
— Кто бы это ни сделал, мне лично ничего насчет Джулии не известно, как и насчет Брика Гринфилда, — заявила Анжелика, вступившись за отца. — Что касается папы, то у него это на самом деле были чисто случайные встречи. — Она даже не обратила внимания, что Инди и Мэкси обменялись встревоженными взглядами, и продолжала: — Там и речи не шло о том, чтобы он спасал кому-нибудь жизнь или с одной из них у него завязался роман, как у тебя с Инди. А сейчас я иду переодеваться. Время. Через полчаса за мной заезжает Данк. Мы отправляемся в кино.
— Я помогу тебе выбрать платье, — поспешно проговорила Мэкси, проигнорировав удивленно взлетевшие брови дочери, говорившие о ее недоумении: неужели мать и вправду думает, что она сама не умеет одеваться?
— А ты ведь и впрямь спас мне жизнь, — помолчав, заметила Инди после короткой паузы.
— Ты уже упоминала об этом. Несколько раз. Неужели сам факт спасения твоей жизни делает меня твоим вечным пленником?
— Если бы ты был китайцем и спас меня, то у тебя появилась бы передо мной куча обязательств. Ведь у них в этом случае считается, что спасший в ответе перед спасенным.
— Но я не китаец.
— Это уж точно. Зато ты представляешь Бегущих Раненых, — в сердцах бросила Инди. — Хватит с меня. Иду паковать чемоданы. Надоело, когда тебя не понимают.
— Что еще за «Бегущие Раненые», черт бы их побрал?
— Ты слышал, наверно, про ходячих больных? Ну, тех солдат, которых ранило, но они все-таки могут сами добраться до госпиталя, так что их не требуется выносить с поля боя. Тебя тоже ранило. Но ты не просто покидаешь поля боя — ты удираешь с него! И при этом почему-то бегаешь кругами — да еще так быстро, что даже не чувствуешь боли или можешь притворяться, что ее вообще нет. Да, не думала я, что ты таков. Мне казалось, ты вполне научился жить, не видя, и можешь даже добиться куда большего, чем остальные люди, то есть зрячие. И так будет всегда. А что касается твоей слепоты, то она окончательная и хуже уже не станет. Но вот оказывается, что ты сам решил изолироваться от жизни. От самой ее трудной стороны — от человеческих взаимоотношений. А это как раз та сторона жизни, куда вписываюсь я. И больше меня уже не интересует, почему именно ты так решил. Меня интересует только, как я могу и дальше продолжать любить тебя. Когда уже нет никакой надежды! Нет, я на это не согласна. Не хочу сама стать одним из «Бегущих Раненых».
— Обратилась бы к доктору Флоршайм!
— Я уже не ходила к ней несколько месяцев. Сеанс психоанализа окончен. Я ухожу от тебя, Тоби. Навсегда.
— Минуточку!
— Ну что там еще? — обернулась Инди уже с порога.
— Свои простыни ты что, тоже заберешь с собой? — задумчиво, с ноткой озабоченности в голосе, спросил Тоби.
— Конечно!
— И наволочки? И эти подушечки с рюшечками?
— К чему все эти расспросы? — огрызнулась Инди. — Если я отказалась от психоанализа, то это не значит, что я собираюсь отказаться и от своего постельного белья! Одно другого не касается.
— Это я спрашиваю потому, что мне кажется, спать на простом неглаженом белье я теперь, наверное, уже не смогу, — ухмыльнулся в ответ Тоби, у которого явно полегчало на душе, как если бы ему удалось наконец решить мучивший его долгое время вопрос.
— О? — сердце Инди застучало так гулко, что она испугалась: а не услышит ли этого стука Тоби, тем более с его обостренным, как у всех незрячих, слухом.
