— А ты не сетуй! Все к лучшему! Пойду-ка я, истоплю баньку, — предложила Анна.
— Давай завтра! Сегодня хочется отдохнуть, — попросила Юлька бабку. Но вскоре вместе с Анной, заранее наносила воды, нарубила дров, занесла их в баню. Анна сняла с чердака пару березовых веников, положила в предбаннике полотенца и сказала улыбчиво:
— Ох, и высеку тебя завтра! За все разом…
— Лишь бы душу не трогала. Она и без того болит, — выдохнула баба тяжкий ком и пошла в избу следом за бабкой, спотыкаясь больными ногами на каждой борозде огорода, отделявшего дом от бани.
Женщины долго проговорили в ту ночь. Юлька впервые порадовалась, что бабка не разобрала русскую печь, и теперь на ней можно спать, не боясь сквозняков и простуды. Когда и как она заснула, Юлька не помнила. Проснулась, когда Анна уже встала, гремела чугунами, ведрами, топила печь, на какой уже невмоготу стало лежать. От жары дышать было нечем.
— Вставай, Юлька! Я уже баню истопила. Пошли париться! — позвала за собой Анна.
Бабы разделись, набрали в тазы воды. Помылись не спеша. И только Анна положила внучку на попок, приготовилась парить Юльку, как дверь в баньку распахнулась, и чей-то визгливый голос прокричал:
— Эй, бабы! Ваша изба горит!
Анна с Юлькой, забыв обо всем, выскочили из бани и бросились к дому бегом. Летели из-под ног, как из-под
копыт, мерзлые комья земли. Голые бабы спешили к избе, даже не заметив у соседнего дома кучку хохочущих мужиков. Они смотрели на бегущих женщин. Юлька, забыв о больных ногах, перескакивала через борозды, не оглядываясь, не видя и не слыша никого вокруг. Анна неслась к дому во весь дух.
Калитку во двор рванули так, что та взвыла. На крыльцо влетели в один прыжок. Вскочили в дом. Но где пожар? Дрова в печке давно прогорели. В избе спокойно и тепло.
— Ах ты, козел! — ухватила Анна коромысло и, подскочив к мужику соседу, дубасила его по спине, плечам, по заднице. Юлька била мужика по морде, пока он не свалился лицом в землю:
— Ну, чего налетели! Я ж пошутил!
— Получи за свою шалость, свинячья грыжа, сушеный геморрой! — били бабы мужика. Вокруг хохотали соседи.
— Эй, Анна! Ты ж горбатым сделаешь Леху!
— Так ему и надо, козлу облезлому! — совала ногою в бок соседу Юлька и только тут спохватилась, что они с Анной совсем голые.
— Баб! Скорей в баню! С ним разобраться мы еще успеем. Глянь, мы совсем голые! — только теперь поняли, над чем так громко хохочут мужики.
— Анька, всегда ты над нами смеялась, над нашей немощью и хворями. Нынче мы на тебя глянули. Теперь квиты. И нечего обижаться. Все мы человеки, — оправдывался мужик вслед соседке. Та, уходя, грозилась ощипать мужика, как курчонка.
Когда за бабами закрылась дверь бани, мужики вскоре ушли в дом к соседу, а Юлька еще долго не могла успокоиться:
— Отморозки, недоноски проклятые! Так напугали нас! И надо же, додумались чем шутить! Я со страху и про халат забыла, скакала что борзая! Откуда силы взялись? — удивлялась Юлька.
— Нас только пробежаться заставили. А вот у соседки Татьяны несушку с яйцами прямо в кошелке, поставили на печную трубу. Ну, что тут поделаешь? Ни печь затопить, ни курицу успокоить. Она такой базар устроила, хуже нас. А Татьяне восьмой десяток! Ей не только на крышу, на койку залезть тяжко. Но разве это поймут озорники! — сетовала Анна.
— Кто ж ей помог курицу опустить?
— Они и сняли! Вот только на бутылку с бабки сдернули. До чего не додумаются алкаши. Если к луне бутылку привязать, наши забулдыги и туда залезут. Вот и нас осрамили окаянные, — сетовала Анна.
— Погоди! С этими говнюками еще поквитаемся, — пообещала Юлька, ложась под бабкин веник.
— Теперь не дергайся, голубушка, лежи смирно и терпи, — уговаривала бабка Юльку и хлестала внучку веником, окуная его в горяченную воду. Та лежала, сцепив зубы. Кожа на спине вскоре стала багровой, ноги, руки, бока Юльки были алыми, она едва сдерживала стоны, но Анна будто ослепла, хлестала Юльку, шептала заговоры, молитвы, иногда обрызгивала внучку святой водой и снова бралась за веник. В баньке от жары и пара нечем было дышать. Юлька попросила о передышке, хотелось пить, бабка дала ей кружку кваса и снова велела лечь на полок.