Я стою рядом с привязанной к алтарю эльфийкой и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Да я даже моргнуть или матюгнуться не могу. Твари, какие же они твари, такие как они, не имеют права жить. Тёмные, как я вас ненавижу. Рука тёмного, сжимающая горло эльфийки, разорванная мантия на только начавшей формироваться девичьей груди. Испуганные и умоляющие глаза девчонки глядящей прямо мне в душу и подхваченный эхом вскрик, когда фигура темного, прячущего лицо в капюшоне балахона, вонзает в грудь жертвы ритуальный кинжал. Я рванулся навстречу пытаясь спасти, чувствуя, как трещат мои застывшие кости и рвутся сведенные от напряжения мышцы, но сумел лишь дотянуться до ладошки девчонки. Всё что я смог — это держать её за руку и смотреть в затухающие глаза.
— Су — у — к — а — а, — я проламываю сопротивление окаменевшего тела и бросаюсь на тёмного… и просыпаюсь в холодном поту, лежа всё на том же сыром сене телеги. И так уже в который раз. Наверно эта картина будет преследовать меня до конца жизни. Испуганный взгляд крестьянина и сочувствующий Учителя. Я устало откидываю голову на сено и закрываю глаза…
— Покажи мне Габриэль, — умоляющий взгляд Сааны, покажи мне сестренку, Алекс, пожалуйста.
Пипец приплыли, это её сестра, это её убили в могильнике. Я обнимал плачущую девушку, и гладил по волосам, нашептывая в остроконечное ушко успокаивающие слова. Ничего я тебе не покажу маленькая, тебе нельзя видеть такие вещи. Никому нельзя! Можешь умолять или проклинать меня — не покажу. Только святошам, только им, чтобы лучше работали и вычищали эту грязь с тела Эйнала. Плачь девочка, плачь…
— Покажи мне, что ты видел, сын мой, — смотрит мне в глаза отец Нарим.
Смотри мне не жалко и другим святошам покажи, пусть они видят. Пусть не спят ночами, зная, что где — то остались выродки, которых необходимо прикончить. Сожги их инквизитор! Взвейтесь кострами, синие ночи….
— Что это было, Ал, — Учитель присел на край койки, — там, на полигоне, твои упражнения с мечом и магией? О, и ректор с Сааной здесь, скромно притаились за спиной у Стига. Сейчас весь мозг вынесут своими вопросами.
— Если бы я сам знал, Учитель, — пожимаю плечами, — одно могу сказать точно, мне удалось использовать для создания Ветра праха энергию исцеления, а эффективность данного заклинания вы сами могли оценить.
— Но как тебе вообще такое в голову пришло? Ты же мог погибнуть, ведь никому до тебя никогда не удавалось использовать энергию чужеродного источника для своих заклинаний!
— Но ведь ни у кого и не было до этого двух источников, — констатировал я, — просто, когда у меня кончилась энергия одного источника, я взял из другого.
— То есть, теоретически, при лечении тяжелых ран ты можешь использовать черный источник? — промурлыкала, присаживаясь с другой стороны кровати заведующая кафедрой Целительства. Да — да именно так и ни как иначе, судя по фанатичному блеску этих прекрасных глаз, я попал. Нет, ни так, я ПОПАЛ!!! Блин, как не хочется быть подопытной лягушкой. А ведь судя по взглядам этой троицы, меня уже успешно препарировали. Э — э, народ, я жить хочу! И желательно долго и счастливо. Ага, сч — а — аз, размечтался милок, коллега подайте — ка, пожалуйста, вон тот скальпель и крепче держите больного, а то он брыкается и мешает науке…
— Ал, позволь тебе представить главу Лира, господина Алексиса. Господин Алексис, это мой ученик Ал. — представил нас друг другу Учитель.
«Знакомьтесь! Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса. Унесите.» — хихикнул голос внутри меня.
А префектура впечатляет, решил я, оглядывая кабинет главы из удобного кожаного кресла и прихлёбывая предложенный чай. Нет, ну точно зря я в маги пошел, нужно было сразу во власть двигать.
«Кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого? Так я первый буду» — тут же отозвался внутренний голос.
Живут же люди — умеют устроиться. В этом борове — пудинге, я имею ввиду главу, килограммов под сто пятьдесят будет.
А так любить деньги, как это умеет он, это надо уметь (простите за мой французский), вот это, понимаешь, сильные чувства. Иные и о детях так не заботятся, как он об этих симпатичных желтых кругляшах. Сколько, сколько ты сейчас прохрюкал, заплатишь за упокоение погоста в это деревне? Я не ослышался? Целых пятнадцать золотых? Блин, я же честно старался не заржать, а тут такой запрещенный приём, придётся закусить губу.
