— Здравствуйте, Алексей Васильевич.
Шинкарёв взял у неё из рук небольшую сумку, протянул цветы.
— Ой, спасибо, — смутилась Галина Васильевна.
— Как доехали?
— Спасибо, хорошо. Отвыкла, правда, от поездов, давно уже никуда не ездила.
— Сейчас проедем в гостиницу, отдохнёте с дороги.
— А что, разве не сразу?..
— Нет. Дорога неблизкая, больше сотни километров. Поедем завтра с утра. И я ещё должен вам кое-что рассказать.
— Да, да, конечно, — её голубые, слегка выцветшие глаза смотрели на него так, словно она знала, о чём он хочет ей рассказать.
1942 год
Солнце палило нещадно. Степь как будто звенела от раскалённого воздуха. Знойное марево искажало пространство так, что линия горизонта казалась не ровной, а волнистой. Уже вторые сутки Сергей с Алексеем пробирались на восток; во всяком случае, они надеялись что идут на восток. По звёздам ориентироваться они не умели, просто запоминали ту сторону, откуда встаёт солнце.
— Как определить стороны горизонта в лесу, нас учили: мох на пнях, ветки где гуще и тому подобное, а вот насчёт степи я не помню, — рассуждал Алёшка.
Он лежал на спине, прикрыв глаза пилоткой.
— А как воду в степи найти, ты, случайно, не помнишь? — спросил Сергей, пытаясь из гимнастёрки соорудить головной убор наподобие чалмы.
— Почему не помню? Помню. Надо найти какой-нибудь населённый пункт и попросить напиться. Кстати, так же можно добыть и еды.
Вчера вечером они съели два сухаря, завалявшиеся в кармане у запасливого Алёшки. Час назад допили последнюю воду, из его же фляжки.
— Да? Слушай, как я сам не догадался? — Сергей улыбнулся пересохшими губами. — Бугор вон тот видишь?
— Ну.
— Мы когда ночью шли, его не заметили. А утром, пока ты дрых, я на него слазил.
— Ну и что ты там увидел?
Сергей взял автомат.
— Пошли вместе посмотрим.
Они поднялись по покатому склону, густо поросшему травой. Прошли метров сто пятьдесят, пока не достигли вершины. Сверху степь просматривалась на несколько километров. Внизу, под бугром, начинались заросли камыша, растянувшиеся не на одну сотню метров. Дальше за камышами — ровная степь, затем виднелись дома — судя по их количеству, это был небольшой хутор.
— Что скажешь? — спросил Сергей.
Алёшка, сняв пилотку, поскрёб грязной пятернёй голову:
— Я что думаю: если камыши, значит, вода есть.
— Ага, ты помнишь, какая у нас в курьях вода? Солёная. Я не об этом, я о хуторе. Можно через камыши подойти поближе и посмотреть: может, разберёмся, есть там немцы или нет.
— Ну а что? Может, кто против, лично я — за.
В камышах воды не было никакой — ни солёной, ни пресной. Потрескавшаяся глинистая почва по краю зарослей ближе к центру переходила в липкую грязь.
Алёшка, разгребая двумя руками стебли, отплёвываясь от сыплющегося камышового пуха, рассуждал:
— Это ж надо: рядом такие большие реки, Волга и Дон, — и такая сухота.
Примерно через полчаса ходьбы камыш стал редеть, и вот, наконец, закончился. Сергей упал на траву, Алёшка — рядом. Прогулка по зарослям только усилила жажду, в горле першило от пуха. До хуторских огородов оставалось метров триста.
Алёшка перевернулся на живот; подняв голову, стал смотреть на хутор.
— Серёга, по-моему, немцев там нет.
— Почему ты так решил?
— Да тихо как-то.
— Что ж они, по-твоему, должны на губных гармошках играть да флаги над каждой хатой вывешивать?
Алёшка повернулся к Сергею:
— Ну и что будем делать? Отсюда ни черта мы не разглядим.
Сергей лежал на спине и молчал. Сейчас идти опасно, открытое пространство хорошо просматривается с хутора. Идти ночью? До темноты ещё далеко. Ночью каждый шорох в сто раз слышнее. А если уж на собаку набредёшь — лай поднимется по всей округе. Если на хуторе немцы, ночью они обязательно часовых выставят. Это днём они чувствуют себя хозяевами. А, будь что будет.
— Сейчас пойдём.
Алёшка кивнул головой. Сергей лёг на живот:
— Рванём до ближайшего огорода бегом, а там посмотрим. Ну что, пошли?
Он, опершись на руки, приготовился вскочить.
— Подожди, — остановил его Алёшка. — Видишь? Сергей посмотрел туда, куда показывал Алёшка.
С того места, где они лежали, были видны край хутора и часть дороги, ведущей к околице. По этой дороге лошадь тянула телегу с копной сена. Кто управлял лошадью, было не видно.
