Правда, с Абракадабром меня связывали вполне приятельские отношения, потому что я иногда таскал ему кости, остающиеся от обеда, но сейчас он об этом явно не помнил: чуть присел, поджав толстый зад, и издал еле слышимое, но явственное рычание.
Я оцепенел.
К счастью, пауза в учительской на этот момент уже завершилась, очень нудный, обиженный голос Дуремара чуть ли не со слезами тянул:
- А почему ты?.. Мы же договаривались, что сейчас - моя очередь...
- Перебьешься! - невежливо отвечал ему, как будто сквозь вату, Директор.
- Как так - перебьешься? Это несправедливо... - тянул свое Дуремар.
- Надоел. Отстань!.. - еще более неразборчиво цыкал Директор.
- Ну, Мальвиночка, ну ты хоть ему скажи, что - это несправедливо...
- Ой, да ну тебя к черту, козел безрогий!..
И одновременно раздавались мягкие ритмические пошлепывания, будто сталкивались друг с другом резиновые подушки, частое, как при астме, попыхивание, причем, пыхтел, по-моему, тоже Директор, - странное какое-то перетоптывание, длинный скрип мебели, точно ее расшатывали, и грудные, наверное, сдерживаемые изо всех сил постанывания Мальвины.
Возникало такое ощущение, что у нее - вдруг разболелись разом все зубы.
Я, однако, догадывался, то это - не зубы.
Меня бросило в жар.
А без усилий перекрывая и скрипение, и пошлепывание, точно боевая труба, возносился охрипший, налитый ненавистью голос Ценципера:
- Господа гвардейцы!.. - выкрикивал он. - Смирна-а-а! Перед нами поставлена очередная задача!.. Для спасения Отечества!.. На одоление супостатов!.. Левое плечо вперед! Шаго-ом... марш!..
При этом Ценципер бухал кулаком по столу - так, что, как живая, подпрыгивала посуда.
Во всяком случае, один стакан покатился.
- Уймись!.. - на секунду прерывая постанывания, сказала Мальвина.
- Гвардейцы!.. Вперед!..
- Уймись!..
- Мальвиночка, это несправедливо!..
В общем, продолжалась такая разноголосица, по-видимому, секунд десять или пятнадцать, время для меня тянулось невыносимо, а затем Директор, вдруг как-то крякнувший и облегченно вздохнувший, неожиданно произнес очень ясным, красивым, ораторским голосом:
- Па-а-апрошу минутку внимания... Дорогие друзья!..
- Господи боже ты мой!.. - сейчас же обреченно сказала Мальвина.
- Извините, Мальвина Ивановна, но к вам это тоже относится...
- Издевательство!..
- Я прошу вас, Мальчина Ивановна!..
- Мы же не на собрании!..
Судя по мелькнувшим рукам, Мальвина схватилась за голову. Поразительное отчаяние прозвучало в ее словах. Тут же к ней подскочил Дуремар, и, по-видимому, нежно обнял, приговаривая:
- Мальвиночка, радость моя!..
- Пошел ты к черту!..
- А вот - не пойду, не пойду...
- Да отвяжись ты!..
А Ценципер опять проревел - с казарменным низким надрывом:
- Рота!.. Слушай мою команду!.. Наизготовку!..
Но Директора такой кавардак, кажется, нисколько не обеспокоил.
- Дорогие товарищи и друзья! - с достоинством сказал он. - Пользуясь тем кратким временем, которое мне предоставлено, я хотел бы напомнить вам об очень важных вещах, упускаемых нами, порою, в суете повседневности. Я хотел бы напомнить о долге и о служении. Я хотел бы напомнить о верности и любви. Я хотел бы напомнить о тех добровольных обязанностях, которые мы на себя принимаем. Дорогие друзья!.. Все мы люди, и у всех нас, конечно, имеются свои достоинства и недостатки. Всем нам свойственно ошибаться, и, наверное, свойственно иногда проявлять нетерпимость друг к другу. Но ведь разве этого ждет от нас данный этап Процветания? Разве общество, ныне обогатившееся сотнями новых сограждан, не взирает на наши раздоры с обидой и сожалением? Наконец, разве те возвышенные отношения, отношения дружбы и взаимной любви, что связали и господина Мэра и нашего Великого Покровителя, не являются для нас почти каждодневным примером? Я бы взял на себя смелость сказать: примером, зовущим и облагораживающим... Дорогие друзья!.. Мы собрались сегодня не для взаимных раздоров и оскорблений, не для резких упреков и мелких обид, особенно тягостных между нами. Нет! Нами двигала более высокая, если можно так выразиться, одухотворенная цель!... Друзья!..
