Мне было интересно, верит ли он сам в то, что говорит, или же лишь тешит своё чувство юмора, найдя козла отпущения. Кнотте был выше меня и тяжелее по меньшей мере на пятьдесят, а то и на шестьдесят фунтов. Но я мог поспорить, что надеру ему зад быстрее, чем самый красноречивый поп сможет прочитать «Радуйся, Мария». Только потом мне можно будет не возвращаться в Академию Инквизиториума. Так что пришлось стиснуть зубы и прижать уши.
– Мне очень жаль, мастер Альберт, что приношу вам столь мало утешения. – Я опустил голову.
– Ты ленив, парень. Ленив, туп и безынициативен, – говорил он, чётко акцентируя отдельные слова, как будто каждое из них должно быть остриём, воткнутым прямо в моё сердце.
– Я постараюсь, мастер. Правда, постараюсь.
Он презрительно фыркнул и махнул рукой.
– Из свиньи орла не сделаешь. – Он отвернулся от меня. – Иди к трактирщику, пусть пришлёт ко мне двух каких-нибудь девок и несколько бутылок, – приказал он. – Когда человек немного подвигается, то плохие жидкости выходят с потом.
– Конечно.
– Только чтоб были молодые и красивые, – приказал он.
– Прослежу за этим лично.
– Ну! Хоть на что-то ты годишься, оболтус. – Немного повеселевший, он дружески потрепал меня за ухо, а потом вытолкнул за порог.
Если Кнотте считал, что своим развязным, несправедливым или оскорбительным поведением спровоцирует меня на опрометчивую реакцию, то он был ещё тупее, чем я думал. Я мог потерять слишком многое, чтобы дать волю эмоциям. Кроме того, инквизитор должен иметь горячее сердце и холодный разум, всем нам это свойственно, так что я не собирался поступать иначе, чем придумали люди умнее меня. Я спустился на первый этаж к трактирщику и вместо «здрасте» сразу дал ему в ухо. Что ж, по крайней мере, таким образом я мог компенсировать себе неприятности, доставленные мне Кнотте.
– За что? За что? – Запищал он и попытался сбежать под стойку. Я поймал его за воротник.
– Где девки для мастера Кнотте? – Рявкнул я.
– Какие девки, он ничего не говорил о девках... – Трактирщик барахтался в моих руках, словно пришпиленный таракан.
– Когда у тебя на постое мастер Инквизиториума, девки должны быть готовы по первому зову, понял? – Я толкнул его к стене.
– Понял, понял...
– Чтоб были красивые и молодые, – наказал я. – И ещё одно. – Я склонился к уху трактирщика, как бы желая рассказать ему секрет. – Нежелательно, если не сказать больше, не нужно, чтобы они были слишком отмыты. Мастер Кнотте любит такой специфический, хе, хе, запашок...
Корчмарь угодливо рассмеялся.
– Конечно, мастер, всё сделаю, как надо, в два счёта.
– Ну вот! – Я ткнул его указательным пальцем в нос.
Я признаю, что изобрёл не особенно утончённую месть, а только такую, на которую в данный момент был способен. По крайней мере, попорчу Кнотте немного крови и, возможно, немного спутаю его планы на сегодняшний вечер. Поскольку о Кнотте можно сказать много плохого, но обоняние у него чувствительное. Казалось, ему не мешает запах собственного пота или фекалий, но я помнил, как однажды он, наверное, с час измывался надо мной, что изо рта (пасти, как он любезно выразился) у меня воняет, словно из свежераскопанной могилы. Что, конечно, ни на крупицу не соответствовало истине.
– Ах да, мастер! – Воскликнул трактирщик, видя, что я ухожу. – Вы уж сообщите мастеру Кнотте, что позавчера с самого утра я отправил гильдейской почтой письма, которые он мне передал. Дойдут надёжно и без промедлений, как он и велел.
– Какие письма?
– А мне-то откуда знать? – возмутился он. – Разве я чужие письма читаю? Да ещё, не приведи Бог, его милости инквизитора?! Да он бы ремней из меня приказал нарезать!
– Святая правда. Сами ему сообщите, потому что я сегодня его уже не увижу. Хотя, впрочем, почему вы до сих пор ему не сказали?
– Как же нет? Говорил, два раза, – сказал жалобным тоном корчмарь. – Но ваш учитель не запомнил, и ещё меня же и вздул за задержку. Скажите ему, по милости своей, может быть, ваши слова он запомнит. Позавчера. На самом рассвете. Прошу вас...
Я вздохнул и покивал головой, ибо, как видите, не только я нёс крест господень в лице этого идиота.
