А она не торопится. И говорит той паре из девятой квартиры:
- Вот как вам повезло! Как раз вы хотели, берите!
А они говорят:
- Да ну, он какой-то... слишком маленький... Лучше ты возьми, Полин! У тебя же нет детей!..
Полинка качает его, любуется им, а после говорит:
- Что, не хотите?
И как бросит его со всей силы!.. Тут все ахнули и еще раз ахнули, когда из свертка полетела одна солома...
Она была внутри себя добрым, очень добрым человеком. Ее волновали другие люди, вернее, их горести - она плакала от них. Когда приходил наш разведенный член семейства, она спрашивала в середине разговора:
- А как ваши душевные дела?..
Я любил эту землю - землю нашего двора.
Мы ее хорошо знали. Вся наша жизнь проходила на ней. Она была исчерчена нами и истыкана нашими напильниками (когда играли в "города", "чира полмира!!"). Мы прижимались к ней даже губами (когда тянули из нее спички, что полагалось при игре в "ножички"). На ней еще не было асфальта, она была очень доброй (даже если споткнешься).
Вот ползешь в пальтишке под листьями где-нибудь в саду, прямо по земле, прижимаясь к ней, и не думаешь, конечно, ни про какую "грязь", потому что в этот миг одно: прятки!!!
И еще мы знали, что железяка, чуть выпирающая из земли в середине двора, - это от "щели", которая была под двором в войну.
Вдруг выглядываешь в окно: двор совсем другой, земли нет - он белый! Во дворе - зима. Снег - чистый, можно лизнуть. И огромные нежные валы по бокам дорожек, расчищенных к нашему флигелю и другим дворником тетей Соней. Снег! - это совсем другая жизнь.
Вечер без времени, без памяти, жизнь - вся сейчас!.. Крепость, снежки, снежные бабы, что угодно.
Мягкий, ласковый снег. Валенки. Мокрые варежки.
Яркое, чистое, темно-синее небо со звездами!
Вкусный воздух.
Теплые окна горят.
А потом - весна! Радостно, что снова появилась земля, мы по ней уже соскучились...
Воздух нашего двора состоял не просто из кислорода, азота, водорода, инертных газов и углерода. В нем было что-то еще, сверх полагавшихся 100 процентов. И это "еще" было очень питательным для нашего организма. На нем мы росли, розовея и радуясь. В нем была живая жизнь. Мы ее слышали не слыша, именно вдыхали.
Двор был живой. Он звучал. Звуки двора вошли в меня. (Еще с самых изначальных пор, когда я каждый день спал во дворе на раскладушке под крик бегающих старших мальчишек). Теперь я вспоминаю эти звуки каждый отдельно, а на самом деле они были все вместе, незамечаемые и неразделимые, все время с нами.
Звуки двора.
Ночью, когда лег спать, в полной тишине слышны далекие, неимоверно далекие паровозные гудки... Маленькие паровозики как будто, как будто в полусне...
"Старье бере-е-ем!"
"Бритвы-ножи-ножницы то-о-очим!"
- Мам, нам не надо ничего поточить?
- Нет, не надо.
"Кастрюли-корыта-чайники починя-я-яем!"
- Мам, нам не надо ничего починить?
- Нет, не надо.
Вечером играешь-играешь, бегаешь, и вдруг: громкая песня.
- Колька! Пьяный! Пьяный! - кричали во дворе.
Пьяный - это было самое страшное. Мы подбегали и смотрели из-за угла: вон, идет! Шагается, готовый, может быть, кинуться на нас?
Накануне праздника ложишься спать... По Новослободской проносятся мимо Тихвинского с шуршащим визгом троллейбусы, спешащие домой... Во сне забываешь о празднике. А утром, еще в полусне-полусне, слышишь вдруг отдаленные звуки оркестра: ого! сегодня же праздник! Праздник уже идет. Потом слышны "уди-уди", под окнами начинают ходить веселые беззаботные люди в галстуках и белых рубашках с флагами или шариками в руках, и становится обидно, что у тебя до сих нор ничего нет. Бежишь к Коле, с ним смотришь парад и, не досмотрев, бежишь с ним и пятью рублями на улицу. Там стоят лотки, мороженое и пирожки, валяются конфетные обертки и лопнувшие шарики и люди ходят прямо по мостовой. Старушка продает "уди-уди" - досталось! И шар. И мороженое. И шарик из опилок на резиночке - пугать ребят и девчонок (может быть). А главное - праздник. Все это - он. И весь день во дворе - "уди-уди", гармошка с Новослободской...
Тихие звуки похоронного оркестра...
Шумные свадьбы... (Татарская, например.)
