Я - эмоциональное создание - страница 19

Шрифт
Интервал

стр.

иногда месяцами.
Я думала, что это болезнь.
У меня был жар, который не прекращался.
Я завернулась в ткань твоего шарфа
в твой запах
в надежде, что он меня удержит
или спасет
но этого не случилось.
Дорогой Калид,
он был так прост —
голос
который прорезался во мне
так прекрасен, так чист:
Смертница.
Я сказала это громко
перед моими друзьями
в кафе
и лихорадка наконец прекратилась.
Дорогой Калид,
они сказали, чтобы я не думала об этом.
Они сказали, что я стану героиней.
Они сказали, что я встречусь с тобой на небесах.
Они говорили слишком быстро.
Они двигались слишком быстро.
Мне нужно было время.
Был мальчик, который пошел со мной.
Я видела, что ему страшно.
Он потел.
У него были угри.
Кто-то или что-то послало его туда.
Как и я, он не хотел отставать.
Дорогой Калид,
может, если бы за мной приехала машина со включенными фарами
или машина хотя бы не сломанная и не заржавевшая.
Может, если бы они меня не торопили так сильно.
Может, если бы они дали мне одеться в свою одежду
но сама мысль умереть на крыше танка с растерзанным животом
сама мысль умереть в их джинсах
та грубость, с которой они меня втиснули в машину…
Дорогой Калид,
это мог бы быть твой ребенок —
то, что вплотную прилегало к моей коже,
привязанное ремнем
высасывающее жизнь из меня
но это была бомба
размером с торс
выпирала как разросшаяся опухоль
высасывающая жизнь
которая могла бы быть на ее месте
маленькие пальчики вместо гвоздей
кто-то
кого мы бы зачали в нежности
но вместо него вынашиваю что-то, чтобы взрывать
людей.
Дорогой Калид,
в торговом центре
где играют в нарды
нас отправили по местам
как провинившихся школьников
чтобы мы выстояли
чтобы приготовились взорваться, умереть
стоя на своих местах.
Я чувствовала, что парень хочет сбежать,
но он был мужчиной и у него не оставалось выбора.
Вдруг неожиданно торговый центр превратился в лица,
лица, лица.
Моя мать, мой отец, моя тетя и ты,
Калид, виделись мне в глазах израильтян
из торгового центра.
И тогда я посмотрела наверх.
Там были голубые
животворяще голубые-голубые небеса
больше чем весь торговый центр
или палестинцы или израильтяне
или даже ты, Калид.
Кругом были голубые-голубые-голубые небеса
и я не смогла этого сделать
я отвернулась, когда его тело взорвалось
его мальчишеская голова
раздробилась и теперь
не хватало частей его тела.
Дорогой Калид,
я не понимаю, почему
они меня здесь держат.
Я передумала.
Я сбежала.
Они бы должны поблагодарить меня.
Они бы должны каждого палестинца посадить в тюрьму
за дурные мысли или фантазии.
Как бы мы без них выжили?
На самом деле я не против того, что оказалась в тюрьме.
По крайней мере не надо больше притворяться, что я свободна.
У меня нет иллюзий.
У меня нет ненависти.
У меня нет парня.
Я не могу больше вернуться домой,
Я взрослее.
У меня поредели волосы.

Стена

Иерусалим, Израиль

Моя подруга Адина ведет меня по другую сторону стены
на Западном берегу[35].
Меня удивляет, каково там.
Она почему-то выглядит выше оттуда.
Понадобится вертолет, чтобы через нее перебраться.
Крепкий, неприступный бетон разделяет силу, дома,
землю и друзей.
Я возвращаюсь.
Я слушаю истории.
На той стороне нет воды,
Нет колодцев,
Нет гранатовых и фиговых деревьев,
Нет работы,
Нет выхода.
Я протестую по пятницам
в основном с палестинскими мальчиками.
Они не понимают, что израильтянка
делает с ними.
Это секрет.
Никто из моей семьи не знает.
Это продолжается несколько месяцев.
Стена меняет меня.
Я перестаю брить ноги.
Я перестаю есть мясо.
В конце концов я отказываюсь служить в армии.
Я вижу глубокое разочарование
на нежном старом лице моего дедушки.
Мне говорят, что я не плачу за обиду.
Мне говорят, что я не настоящая израильтянка.
Мой отец не смотрит на меня,
как прежде.
Мой брат ведет себя развязно
и хвастается передо мной тем,
что он убил араба сегодня.
Я продолжаю говорить «нет».
Я не согласна с тем, что психически нездорова.
Я не буду учиться стрелять.
Я попадаю в тюрьму.
Я отказываюсь носить армейскую/тюремную форму.
Меня сажают в одиночную камеру.
Я молчу о том, как сильно меня это пугает.
Каждую ночь
девочка моего возраста, лет восемнадцати или вроде того,
забредает в мою камеру.
У нее бритая голова.
Она голая и голодная.
Она что-то хочет мне сказать.

стр.

Похожие книги