Увы, командование не слишком высоко ценило мнение Дитриха по таким вопросам. Он был хорошим, но всего лишь бойцом и не использовал в своем лексиконе такие слова, как «пиар» и «престиж». Зато отлично понимал, что означают «приказ» и «исполнить немедленно».
Дитрих ногой открыл железную дверь, ведущую в небольшую комнату со шкафчиком для бумаг и письменным столом — мебелью, оставшейся от старых владельцев. Единственное, что изменилось в ней с тех пор, — деревянное распятие на стене, повешенное колесничими.
Если кто-то в ордене и занимался бумагомарательством, то не те, кто собрался в этом здании. Поэтому комната пригодилась им впервые за все время — и, само собой, ее использовали не по предназначению.
Двое вооруженных братьев приветствовали Дитриха кивками. Хотя он формально и был их командиром, его это полностью устроило. У них не военная организация, и далеко не все братья служили в армии, чтобы по-военному отдавать честь. А Дитрих не принимал священный сан, чтобы перед ним склонялись, как перед пастором.
Хотя если бы вышестоящие в иерархии ордена сказали ему это сделать, он бы исполнил приказ в тот же час. Всё ради цели и ничего лишнего — таков был его девиз.
Таким же кивком Дитрих приказал братьям освободить комнату. В следующую секунду дверь закрылась, оставив немца наедине с худым кучерявым итальянцем, который обхватил себя руками и прислонился к стене, сидя за столом.
Подавить презрение при виде парня стоило немалых усилий. Он не был нечистью, но олицетворял собой многое из того, что Дитрих в ней не выносил. Избалованность, наглость, лицемерие, высокомерие, слетавшее, как только поставить их на колени. Оказавшись здесь, в тайной обители ордена недалеко от Серениты, итальянец выглядел уже далеко не таким самоуверенным, как месяц назад, когда братство впервые обратилось к нему. Тогда мальчишка кричал, брызгал слюной, тряс отросшими кучеряшками и проклинал колесничих, на чем стоит свет.
А что сейчас? Кукла, которая мигом побежит делать все, что прикажешь.
Дитрих отодвинул стул, занял место напротив парня, положил на стол документ с перочинным ножом и принялся пересчитывать бусины четок на запястье. Молодой итальянец вскинул на немца удивленный взгляд. Рука подозрительно дернулась по направлению к ножу.
У Дитриха это вызвало лишь улыбку.
— Seriously? [Серьезно?] — насмешливо спросил он по-английски. По делам братства Дитрих мотался по всей Европе, поэтому не считал необходимым учить язык каждой страны, куда его закинули в очередной раз. Уже завтра он мог отсюда уехать, если того пожелает правление ордена. — Ты правда думаешь, что сможешь справиться со всеми нами маленьким ножиком? Может быть, с помощью Господа… Но он явно не на твоей стороне.
— Тогда зачем это здесь? — нервно спросил парень.
Думал, наверное, что его собираются зарезать. Дитрих усмехнулся.
— Считай это проверкой на доверие, которую ты не прошел. К слову, почему ты не предупредил нас, что у тебя есть дальняя родственница?
— Какая родственница?
За последние шесть лет — с тех пор как примкнул к ордену — Дитрих имел столько дел со лжецами, что мог почуять вранье за несколько миль. Однако парень не обманывал — его недоумение было искренним. А это означало, что следует сменить тему. Некоторым вещам лучше пока оставаться тайной.
— Я собирался выпустить тебя после того, как ты подпишешь договор, но теперь поменял решение. Поэтому сначала подпиши, а потом посмотрим, как с тобой поступить.
Итальянец взял бумагу. Как только он вгляделся в витиеватые строчки, взгляд из затравленного стал удивленным.
— Но как это к вам попало?!
— У ордена много связей, Джеронимо, — спокойно сказал Дитрих. — И что самое важное — на нашей стороне Бог.
