Почему я считала, что снова обрету счастье? Это же так глупо, так нелепо! Я уже получила свой кусочек счастья. У меня был любимый муж, дети, внуки и друзья.
Я задувала свечи на безейном торте в честь Дня Рождения. А гости, в глупых картонных колпаках с огромными пестрыми горошинами и мультяшными зверятами, кричали и подначивали.
Тот январский день… Я помню его в деталях до сих пор.
Мороз чертил восточные узоры льдинок на окнах. Крупные хлопья снега ватой падали с неба и кружили в вихре сумасшедшей метели. Даже в самые крошечные щели ставен завывала она свою тягучую, минорную песню.
А дома тепло… Не от батарей — от счастливых улыбок, любящих взглядов, добрых пожеланий.
Муж, весь такой торжественный в белой рубашке и брюках со стрелками, вносит в гостевую этот самый торт. Залитое шоколадом безе фигурной горой громоздится на толстой стеклянной тарелке с голубыми ромашками. Свечи мерцают — ровно двадцать шесть.
Вбегают дочка с сыном.
Моя девочка сияет — она на втором месяце беременности и животик еще не видно в черном свободном платье, с юбкой солнцеклеш. Но что-то неуловимо изменилось в ее лице, в походке. Взгляд стал мягким, лучистым.
Сын, как всегда подскакивает и поднимает на руки — кружит, кружит.
Я закрываю глаза и ощущаю безмятежное счастье.
А потом спрашиваю:
— А почему двадцать шесть?
— Ну ты же индиго. Вечно юная, — светится радостью дочка.
В комнату втекает поток гостей. Друзья, родственники, знакомые. И мы веселимся. Просто потому, что вместе и счастливы.
Почему я решила, что все это можно вернуть? Я всего лишь человек. Не такой как все. Но только человек. И отмеряно мне не больше, чем остальным людям. Не больше…
Сердце билось глухо, ноги заплетались…
Глянцево-желтоватое парадное, лифт, площадка третьего этажа…
Я вошла в свою новую квартиру и услышала за спиной вопрос Нестреля:
— Лелейна? Вы в порядке? Может, я чем-то помогу?
— Нет, — бросила я через плечо. — Пожалуйста, оставьте меня одну. Мне нужно успокоиться.
— Вы уверены? — в его голосе звенела тревога.
— Прошу вас, — взмолилась я.
Ненадолго Нестрель затих у дверей. А затем… щелчок и удаление его ауры сообщили, что моя просьба услышана.
Стандартная бежевая колониальная комната, ничем не отличимая от тех, где мы недавно были, давила. Просторная, с минимумом мебели, она окружала пустотой. Веселый оранжевый диван, три бесформенных кресла-пуфика, стол, похожий на зигзаг молнии. Все это выглядело чужим, не моим.
За окнами шуршали ветвями деревья, суетливо сновали ярко-розовые жуки, похожие на божьих коровок. Опасно пикировали прямо на них остроклювые птицы с изумрудным опереньем.
Упрямый ветер добирался до собранных по краям ставень жалюзи. Тряс пластинками, отщелкивая какой-то сложный, рваный ритм. С гор изредка доносились гулкие звуки. То ли камнепады предупреждали о том, насколько опасны эти прекрасные с виду хребты, то ли кричали местные птицы.
Этот мир казался столь же прекрасным, сколь и безразличным ко мне.
Я плюхнулась в кресло, утонула в нем и разрыдалась.
Вайлис… Ты сам не понимаешь, что творишь. Это все плазма в твоей ауре. Она усиливает эмоции, обостряет ощущения. Я помню, как впервые овладела даром. Казалось — каждая обида — острый нож в сердце. Каждая радость — глубокое, по-детски искристое счастье. Каждая несправедливость — конец света.
Это пройдет. И ты поймешь, что все было наносным и неправильным.
Слезы лили из глаз, я бессильно лежала в кресле и впервые за столетья с головой тонула в жалости к себе.
— Леля, ты неправа, — я попыталась блокировать связь, но слишком ослабла после воскрешения себя и Вайлиса. Взрыв едва не убил нас, а плазма аур, слившись воедино, вернула к жизни.
— Отстань. Не до тебя, — я чувствовала себя настолько раздавленной, уничтоженной, что даже на вежливость не хватало сил.
Илья не обиделся. Скорее расстроился. Я так и почувствовала его печальный импульс сквозь пространство.
— Эмоции, Леля, порывы… усиливаются. Что я тебе говорил? — терпеливо продолжил он. — Нельзя усилить то, чего нет. Он любит тебя Леля. Зря ты так. Я помогал ему овладеть плазмой. Он почти умер, из-за взрыва, из-за огня в своей крови. И я попытался помочь ему овладеть плазмой. Обернуть ее на пользу. И как ты думаешь, какой крючок сработал?
