Впрочем, поверить, что восседавшая рядом с ним пожилая дама в элегантном черном костюме (по последней моде 1928 года, уверяла меня продавщица, хотя отказаться от корсета я так и не смогла: без него одежда на теле как-то болталась), — та самая «Алиса», наверное, тоже было трудно. После объявления аукциона вокруг меня возник ажиотаж, в особенности всех интересовало, почему я решила продать рукопись. Сейчас об этом повышенном интересе ко мне свидетельствовал переполненный зал. Некоторые, по всей видимости, относились к аукционам как к зрелищному виду спорта. Неужели людям больше нечего делать?
— У нас еще никогда не собиралось столько народу, интересующегося обычной книгой! — с придыханием сказала встретившая меня молодая леди, представительница аукционного дома.
— Ну, это не совсем обычная книга, не так ли? — возразила я. — Это моя книга. — Следуя за женщиной сквозь толпу, я почувствовала нечто странное. — Все страннее и страннее, — пробормотала я себе под нос, но Кэрил услышал и издал смешок.
Мне показалось, будто я наконец очутилась в Зазеркалье, где время движется вспять, только теперь мне тут все было понятно. После стольких лет жизни в качестве мисс Лидделл, потом миссис Реджинальд Харгривз, матери трех сыновей и вдовы, я вдруг снова и, возможно, уже навсегда стала просто Алисой.
Именно так меня называли совершенно незнакомые люди. Как будто они меня знали! Кто-то прошептал: «Вот она, та самая Алиса», и эти слова, подхваченные другими, молниеносно, как огонь, распространились по всему залу. «Это Алиса из Страны чудес! — слышалось со всех сторон. — Настоящая Алиса, представляешь?» Я хотела было отпустить замечание по поводу подобной неучтивости, ибо очень немногим из ныне живущих я бы позволила называть себя по имени, но тут до меня дошло, что все они просто счастливы меня видеть. Хотя именно тогда я впервые заметила, как потрясены окружающие тем, что я не девочка с золотистыми локонами.
Впервые меня связывали с героиней сказки, не подразумевая никакого подтекста. Эти посторонние для меня люди просто радовались встрече со мной, возможности пожать мне руку, задать невинные вопросы о моем детстве и мистере Кэрролле. Никто не упоминал его как мистера Доджсона, и, пожалуй, мне так даже проще было говорить о нем, рассказывать то, что от меня хотели услышать — а именно, что он был добрым человеком и моим близким другом, оставившим о себе множество светлых воспоминаний.
Впрочем, это было правдой. По крайней мере частью правды.
Не обошлось, конечно, и без неприятных вопросов о том, почему я решила продать рукопись, и я с готовностью отдала право отвечать на них от моего имени Кэрилу. Надо сказать, он рвался говорить от моего имени на любую тему, но я, к его явному разочарованию, и сама не промах.
— Моя мать решила разделить радость своих детских воспоминаний со всем миром.
Когда я услышала это в первый раз, мне пришлось прикусить язык. В Кэриле, бесспорно, текла кровь его тетки: так ловко ему удавалось передергивать правду. Впрочем, мы все преуспели в подобном деле. Наверное, именно этот урок из всех, преподанных мне мистером Доджсоном, я усвоила лучше всего.
— Как вы думаете, сколько мы получим за нее? — услышала я вопрос Кэрила, обращенный к аукционисту, когда мы шли к кафедре.
Подавив в себе желание дернуть его за ухо и выгнать из зала, я прошипела:
— Кэрил, помолчи, пожалуйста.
Я села прямо, стараясь держать горделивую осанку — моя спина не касалась спинки стула, я так сидела с двенадцатилетнего возраста, — и устремила взгляд в толпу. Мы находились в большом зале с картинами на стенах. Прямо перед кафедрой стоял изогнутый в виде полукруга стол, за которым устроились участники аукциона. Позади тянулись ряды стульев, занятые остальными присутствующими — просто любопытствующими. «Таких около трехсот человек», — с придыханием сообщила мне девушка из «Сотбис». Уж и не знаю, что их привело сюда. По-моему, ничего интересного в аукционах нет, если только на них не выставлена твоя вещь. Однако толпа замерла в предвкушении действа, и я наконец поняла, что собралась она ради меня. Ради того, чтобы проследить за моей реакцией. Только непонятно, что в этом интересного.
