На пробу я сунул ласту в очередную ванну, и она на моих глазах стала вытягиваться в огромную ногу, покрываясь шерстью мамонта. Ого! Дело шло быстрее, чем можно было бы предположить. Я победно затрубил, задрав хобот, и покачивая тяжелыми загнутыми вверх бивнями, потрусил дальше, рассчитывая тут же превратиться в нормального слона.
Но получилось что-то ужасное. После очередного купания я стал маленьким головастиком из отряда хордовых, где-то в самом начале зарождения жизни на Земле. С великим трудом, путаясь в мыслях и теряя остатки сознания — ему просто негде было поместиться — я переполз через борт какого-то бочажка, упал в воду и — о горе мне! — снова превратился в кистеперую рыбу…
Это было что-то вроде игры в рулетку, как будто я попал не в Долину Жизни, а в казино. Кем я только не перебывал в тот день: ихтиостегом и трилобитом, эдафозавром и плакодонтом, трицератопсом и пятиугольной морской звездой — хоть награждай себя ею за проявленный героизм.
Под вечер я почувствовав, что мозг отказывается мне служить — он заявлял о своем присутствии, только когда очень хотелось есть. Я уже бросил попытки снова превратиться в человека и сидел, пригорюнившись, на теплой кучке глины, обыкновенным орангутаном. Я знал, что теперь смогу стать человеком только в процессе труда, но на это не было ни времени, ни сил…
Парадокс заключался в том, что я и так мыслил, как человек, и прекрасно помнил обо всем, что со мной произошло, включая тот же футбольный мяч и дворничиху.
Я вернулся к водопаду, чтобы попробовать где-нибудь подняться обратно, коль скоро руки у меня теперь были вдвое длиннее. Увы, скалы оказались неприступны — деревья и кустарники, тянущиеся друг к другу сверху и снизу, разделяло метров тридцать голой каменной стены. Я обратил внимание на то, что весь этот нижний мир находился как бы в тени верхнего — воздух был настолько насыщен испарениями, что солнце здесь угадывалось лишь блеклым пятном.
Да, чтобы перекочевать в верхний мир, нужно было быть птицей. Напрасно я остановился на обезьяне. Вот бы подманить какую-нибудь большую птицу и уцепится за нее, как Нильс за гуся из норвежской сказки. Ведь приняли же меня за саблезубого тигренка, почему бы еще раз не попытать счастья… Но, похоже, птиц тут еще не было, а птеродактилями я был сыт по горло. Пора было поискать какое-нибудь убежище, с расчетом, что в него не пролезет крупный хищник. Мелким хищникам — то бишь насекомым — я еще мог дать отпор.
Но прежде я решил хорошенько помыться — после этих грязевых ванн я выглядел, как чушка. И хотя грязь придавала моему облику некоторую воинственность, мой интеллект убеждал меня, что я не должен уподобляться окружающей дикости и что залог моего спасения — в противостоянии ей.
Я смело зашел в озерцо, спасшее меня недавно. Видимо, оно было довольно глубоким, если я упал с высоты пятнадцать метров и не достиг дна. Водопад гремел рядом, а здесь было относительно тихо и спокойно. Задрав голову, я посмотрел на стену падающей воды в облаке тумана и белой бахроме брызг. В трех каскадах сияли сразу три радуги. Если бы я был в своем времени, я бы стоял и любовался на это чудо природы — теперь же мне было совсем не до него.
Мое озерцо было диаметром метров десять — я окунулся в него и поплыл, но тут же вода вокруг меня забурлила, и из нее поднялся миллиард пузырей, словно кто-то огромный выдохнул изнутри. Я не успел выскочить, и меня вдруг стало крутить, как в воронке. Чтобы вырваться из нее, нужно поглубже нырнуть, вспомнил я, но меня и без того затягивало все глубже и глубже — перед глазами поплыли круги, а уши больно сдавило. Казалось — еще мгновенье, и голова моя лопнет, как воздушный шар.
Вдруг тяга прекратилась — я из последних сил рванулся наружу и, выскочив на поверхность, судорожно глотнул воздух. Но странно — вокруг было совершенно темно и тихо, только мой всплеск повторился несколько раз, словно от глухих каменных сводов.
Так оно и было — меня вынесло в какую-то подводную пещеру.
Я робко подал голос, и пещера тут же ответила мне. Судя по эху, она была совсем небольшой, вроде кухни в нашей квартире. Когда глаза привыкли к темноте, я заметил, что стены ее слегка мерцают зеленоватыми крапинками. Микроорганизмы, решил я, и сразу их полюбил — какое счастье, что не все в этом мире безобразно гигантских размеров!
