— Это я, Илларион! Не убивай меня! — взмолился я дрожащим голосом.
— А где второй?
— Не знаю!
— Говори, не то прикончу!
— Не знаю дядя Илларион!
— Кто он?!
— Не знаю!
— Как ты не знаешь, вы же вместе были!
— Не знаю!
— Сейчас же закрой этот кувшин, пока я из тебя душу не вытряс, а потом я с тобой еще поговорю! — сказал Илларион и закатил мне такую оплеуху, что Вместо предусмотренного по плану хныканья у меня вырвался отчаянный вопль.
Я быстро закрыл крышку, придавил ее большим камнем и, взявшись за мотыгу, собрался было засыпать кувшин землей, как вдруг из чрева его раздался голос:
— Всесильный боже, святые угодники, пусть разверзнется земля и поглотит всех плутов, подлецов, прохвостов и двуличных людей! Господь всемогущий, ниспошли гром и молнию на головы Иллариона Шеварднадзе и Зурикелы Вашаломидзе! Одурачили меня, нехристи!
— Эй, кто там? Говори, не то башку размозжу! — крикнул Илларион, просовывая в кувшин дуло ружья.
— Это я, Илико. Убери ружье, носатый черт, не бери греха на душу.
— Подонок ты, а не Илико! Что тебе понадобилось в пустом кувшине?
Я чуть не задохнулся от смеха.
— Илларион, заживо хоронишь меня? Побойся бога!
— Нечего мне бояться! Вот замурую тебя, нехристя этакого, бог даже благодарить меня будет!
— Выпусти, Илларион!
— Пойди-ка, Зурикела, разбуди соседей, пусть все увидят, какой у меня в кувшине одноглазый барсук сидит!
— Илларион Шеварднадзе! Не срами меня на все село! Хватит, что я задыхаюсь в этом гнилом кувшине! Довольно шутить!
— Я не шучу вовсе, сейчас закупорю кувшин и через месяц буду гнать из тебя водку!
— Кому она нужна, такая вонючая водка, еще людей отравишь! — сказал я.
— Зурикела! Продал меня, как козу, подлец!
— А ты лучше про наперченный табак вспомни и про телеграмму! Сиди вот теперь в кувшине и дыши серой!
— Хватит вам издеваться над человеком, безбожники! Остаток дней в кувшине доживать мне, что ли?
— Выпустим его, жалко! — сказал я.
— Ладно уж, пусть вылезает! Только пускай громко крикнет: «Я олух».
— Согласен? — спросил я Илико.
— Олух я, олух! — обреченно выкрикнул Илико. Выбравшись из кувшина, он так глубоко вдохнул сырой ночной воздух, как будто был членом экипажа подводной лодки, вернувшейся из длительного плавания. Потом поднял бурдюк и, согнув указательный палец, сказал:
— Что ж, ваша взяла, сдаюсь.
Отвернулся и, бормоча что-то себе под нос, направился к калитке.
— Ты куда, неблагодарный! Не хочешь благословить нас? — крикнул Илларион.
— Благословит вас бог, большое вам спасибо, уважили меня! — сказал Илико.
— Да не так, кривой! Погоди!.. А ну, разгреби кувшин, Зурикела! — приказал мне Илларион, указывая на полный кувшин.
Прежде чем взяться за мотыгу, я достал полученный от Илико табак и скрутил цигарку.
— Не кури, Зурикела, табак перченый, — робко предупредил меня Илико.
…До последних петухов в марани Иллариона не затихали песни, проникновенные тосты и звуки громких поцелуев. Утром я и Илларион с трудом волокли Илико и огромный бурдюк с вином…
Как-то я возвращался из школы сокращенным путем, через чайные плантации. Созревшая изабелла лукаво поглядывала на меня сквозь листву деревьев. Я не выдержал, повесил сумку на сук и мигом очутился на самой верхушке дерева. Виноград оказался изумительным! Горожане почему-то говорят, что изабелла отдает клопами. Не берусь судить — клопов я никогда не пробовал, но если это действительно так, то браво клопам! Сперва я глотал виноградины целиком; насытившись, стал есть медленнее, смакуя и выплевывая кожуру.
— Эй, кто там на дереве? Кто это расхищает колхозное добро?! — раздался вдруг грозный окрик.
От неожиданности я чуть не свалился с дерева, но вовремя схватился за ветку и затаил дыхание.
— Кому говорят? Оглох ты, что ли?!
Я поглядел вниз. Под деревом стоял Илико — в соломенной широкополой шляпе, с перекинутой через плечо веревкой и топором за поясом. Тут же рядом тощая коза, смешно шевеля губами, подбирала виноградную кожуру.
— Ты что, не слышишь меняй А?! Говори, кто ты такой? Кто дал тебе право распоряжаться колхозным виноградом? Нечистая сила ты, что ли? Отвечай сейчас же!
— ДЬЯВОЛ я, ДЬЯВОЛ!
