— Были достаточно близкие. До определенного времени. Затем у нас произошло взаимное охлаждение, которое обернулось новой, скажем так, исключительно духовной близостью в те дни, когда с ним случилось это.
— Под «этим» надо понимать его санкционированный переезд в Бутырки? — прохладным тоном осведомился Гордеев.
Это был момент его беседы с посетительницей, когда он сам еще не пришел ни к какому выводу и склонялся больше к тому, чтобы вежливо выслушать даму и найти веские аргументы для отказа. На худой конец, можно ее «перекинуть» кому-нибудь из коллег, у кого совсем нет работы. Да хоть бы и Вадьке Райскому — этот вмиг учует, где денежкой пахнет.
Некоторая неловкость заключалась лишь в том, что эту занятную даму направил именно к нему, Юрию Петровичу, заведующий юридической консультацией, сам «великий и ужасный» сэр Генри, то бишь Генрих Афанасьевич Розанов. Но даже это обстоятельство еще ни о чем не говорило. Тот мог просто из озорства, присущего старому ловеласу и тонкому знатоку человеческих душ, кинуть Юрочке мелкую «подлянку», зная, что он неравнодушен к загадочным и красивым женщинам. «Ах, она вам нравится, коллега? Вы не остыли еще к женским прелестям? Ну так нате, кушайте себе на здоровье!»
Интересно, а где сейчас Вадим? Может, и ему бы послушать?
— Нет, — категорическим тоном произнесла дама.
— Что, простите? — не сразу врубился занятый своими мыслями адвокат.
— Вы спросили про тюрьму, — сухо и неожиданно отчужденно объяснила она, отчего ее лицо приобрело новую прелесть. — Я ответила: нет. Но вы меня не слушаете?
— Напротив. И очень внимательно. Прошу меня извинить, мадам…
— Вы уже забыли, как меня зовут? — искренно удивилась она. И вместе с обворожительной улыбкой на ее щеках обозначились совершенно обаятельные ямочки. — Но Генрих Афанасьевич представил меня вам. Разве не так?
— Я был настолько поражен вашим совершенством, что думал в тот момент совершенно о другом, — многозначительно улыбнулся Юрий Петрович.
Вот такое «коленце» рискнул выкинуть Гордеев. И после этого дама, по его мнению, должна была либо встать и гордо покинуть помещение, либо… Либо остаться, но, возможно, в некоем новом уже для себя качестве.
— О чем же, если не секрет? — Она улыбалась, чувствуя силу своих чар.
Ну давай, давай…
— Боюсь, мой ответ может показаться вам слишком дерзким, а потому лучше умолчу.
— Господи, Юрий Петрович! — засмеялась она и закинула ногу на ногу, чем откровенно подчеркнула прочие свои достоинства. — Извините и мне мою дерзость, но у мужиков на рожах обычно столько всего написано, что прочитать эту «открытую книгу», ей-богу, не составляет никакого труда… Ладно, не отвечайте. — И добавила задумчиво: — Разве что когда-нибудь… — После чего стала снова серьезной и озабоченной. — Повторяю: нет и нет. Он уже был на нарах, когда я встретилась с его матушкой, Варварой Николаевной. Умная и добрая женщина. Во всяком случае, ко мне была.
— С ней что-то случилось? — вежливо спросил Гордеев.
— Почему? — удивилась женщина.
— Вы сказали — была.
— Ах поэтому… Нет. Она сказала мне: Леночка, ты единственная, кто может спасти Егорушку и вытащить его из тюрьмы. Вот тогда я и узнала. Но меня к нему, естественно, не допустили, я ему формально — никто, да теперь уже и во всем остальном — тоже. А матушка была у него, и он рассказал ей, что мог.
— Мне неловко называть вас Леночкой, хотя и хотелось бы, — как бы случайно заметил Гордеев.
— Обойдетесь. Елена Александровна меня вполне устроит. Повторить, чтоб опять не забыли? — просто сказала, без тени иронии или сарказма.
— Не надо, я уже вспомнил. А что же Егор… Савельевич, да?
— Вот видите, а жалуетесь на память.
— Ему уже выдвинуто обвинение? У него имеется адвокат? Кто конкретно?
— Да в том-то вся и беда, что выдвинутое обвинение, как он сказал Варваре Николаевне, притянуто за уши, и понять из него ничего толком нельзя. Какие-то глупости, полностью лишенные всякой логики. Ему, например, инкриминируют вещи, к которым он просто не мог иметь никакого отношения. То есть «загрузили» — это его выражение — тем, о чем он и понятия не имеет. Пришили еще какое-то уклонение от уплаты налогов, которого не могло быть изначально, по определению. Егор — не тот человек. Вдобавок, адвоката себе он нанял также по совету «друзей», а они, как я теперь понимаю, знали, что делать и кого ему рекомендовать. А он послушался, о чем сейчас горько жалеет.
