В последнее время Веник стал часто где-то пропадать по ночам. На все мои расспросы он только ухмыляется и молчит, как ветеран партизанского движения. Алексеев, конечно, знает причину отлучек друга, но из-за мужской солидарности не желает удовлетворять моего любопытства и тем самым страшно меня нервирует.
Показав американцу удобства, я сказала:
– Действуй, Рассел. Потом слегка перекусим и в музей отправимся – будем расширять твой кругозор.
– Музей? Какой музей?
– А он у нас только один, да и тот краеведческий, – ответила я и пошла сооружать нехитрый обед.
Рассел вскоре вышел из душа и, сверкая голливудской улыбкой, уселся за стол. Пока он с аппетитом уминал домашние пельмени, я незаметно его разглядывала.
«Какой-то он неправильный американец, – рассуждала я про себя. – Нет, улыбка у него вполне американская, а вот все остальное… Где, спрашивается, мужественный подбородок? Где стальные мышцы и большой пистолет? А пронзительный взгляд голубых глаз? Да и глаза у него не голубые, а вовсе карие. Рост, конечно, тоже подкачал. В кино показывают копов под два метра ростом. А этот так, копчик, а не коп… Хотя лопает, как кашалот. Вон, полкило пельменей умял в три минуты!»
Доуэрти отправил в рот последний пельмень и сыто улыбнулся:
– Вкусно! Я слушал, что русский хозяйка – самый лучший. Это правда. Спасибо, Женька!
Тьфу, иноземец, несмышленый! И для него, выходит, я Женька…
– Ладно, американец, потопали в музей!
Краеведческий музей нашего городка располагался в парке. Последний раз музей я посещала, будучи еще школьницей. Впечатление осталось так себе. Больше всего мне понравился древний человек с каменным топором в руках. Его гипсовая скульптура занимала центральное место экспозиции. После визита в этот центр культуры я пообещала себе, что никогда больше ноги моей здесь не будет. И вот теперь приходилось нарушать слово, а это вовсе не входит в мои привычки. Однако я помнила и об обещании, данном Вовке, и, посетовав про себя на судьбу-злодейку, решительно шагнула на ступеньки невысокого крыльца.
– Женька, там кровь! – остановил меня возглас Доуэрти. – Смотри!
Я посмотрела туда, куда указывал Рассел. В самом деле, на зелененькой, недавно появившейся траве отчетливо виднелись следы крови. Создавалось впечатление, что кто-то смертельно раненный старался заползти в кусты.
– Наверное, собаки кошку задрали, – попыталась успокоить я американца, а больше себя. – Надо посмотреть…
Я подошла к кустам, заранее предчувствуя нехорошее. Так оно и вышло. В кустах, подтянув ноги к животу, лежала молодая женщина в светлом, очень дорогом брючном костюме. Глаза ее были закрыты, и тело казалось абсолютно неподвижным. Возле тела расплылась небольшая лужица уже темной крови.
– О господи! – простонала я. – И почему все это случается именно со мной? Даже в музей спокойно не сходишь – кругом трупы валяются! Ну что я теперь Ульянову скажу?!
– Женька, – позвал Рассел, – она еще жива.
Американец сидел на корточках и, как показывают в фильмах, щупал пульс на сонной артерии.
– Красивая… – Я присела рядом.
Внезапно женщина открыла глаза и зашевелила побелевшими губами:
– Родион… не должен… алмазы… найди…
Тут она судорожно дернулась и снова потеряла сознание.
– Надо звонить полиция, – нахмурился Рассел. – Это насильная смерть…
– Надо звонить Вовке. – Впав в уныние, я достала мобильник.
– Что у тебя? – мгновенно отозвался Ульянов. – Покойник?
– Еще нет… – Я виновато потупилась, словно следователь мог меня видеть.
– Слава богу! Ты где? Рассел с тобой?
– Ага! Мы в музее! А насчет покойника… Это не я, честное слово! Это все американец твой…
– Что-о?! – заорал Вовка.
– Это он ее нашел! – пролепетала я. – Я хотела в музей, а он… Только она еще не совсем покойник. Но может им стать в любую минуту… Ты бы приехал, Вов?
Ульянов издал протяжный рев и отключился.
– И чего орать? – пожала я плечами, уловив неприятные ощущения в области желудка. – Можно подумать, я их сама штампую!
– Надо найти свидетель, – вновь заговорил Доуэрти.
– Не надо, – отмахнулась я и уселась на ступеньки крыльца. – Сейчас опергруппа прибудет, пускай сами разбираются. А впрочем… Знаешь что? Ты иди в музей, может, и найдешь там каких свидетелей. А я пока тут посижу. Покараулю, Вовку подожду… О'кей?
