Их вывели к догорающему костру. Видимо, они провели взаперти несколько часов: большая часть валежника превратилась в уголья, а огромный круг сыра перебрался на другую половину неба. Неужели за это время гоблины съели все, что осталось от нимфы с фавном, и решили снова разжиться мясом?
– Значит, так, – заявил гоблинатор, – мы собирались продержать вас несколько дней и как следует откормить. Но если вы будете отказываться от пищи, то, наоборот, похудеете: станете тощими и невкусными.
Он выдержал паузу, позволив всем присутствующим оценить его железную логику. После чего скорчил гримасу, которую, видимо, считал улыбкой, и продолжил:
– Итак, предлагаю вам выбор. Или вы едите, – он указал на два куска мяса, один из которых был надкушен, – или мы начинаем забаву прямо сейчас.
Дженни посмотрела на Че. Она-то не собиралась прикасаться к этому мясу ни при каких условиях, но он должен был решать сам.
Кентавр покосился на мясо, потом на пруд, перевел взгляд на Дженни и неожиданно пробормотал:
– Может быть, ты споешь?
– Правильно, жеребенок, скажи ей, чтобы не кочевряжилась. – Промолвил гоблинатор, видимо, не расслышав фразу и приняв слово «споешь» за «съешь». – Тогда вам не придется гоняться друг за другом прямо сейчас. И вам лучше – дольше проживете, – и нам.
Сейчас мы сыты и предпочтем съесть вас, когда проголодаемся.
– Мы умрем раньше, – промолвил Че.
Таков был его ответ: прикасаться к мясу он не собирался. Но это значило, что им придется участвовать в жестокой гоблинской потехе – возненавидеть друг друга, а потом угодить в котел. И если перед таким страшным концом Че хотел послушать ее песню, как могла она отказать? Но, с другой стороны, ей было нелегко петь и перед одним Че, что же говорить про целую ораву злобных Уродцев?
– Ну, давайте, решайте, дурачье несчастное! – рявкнул гоблинатор, и вся его шайка глумливо загоготала.
Дженни решила, что она просто обязана дать маленькому кентавру хотя бы малую толику утешения: другой возможности ей уже не представится. И пусть песня станет памятью об их дружбе, памятью, которая, возможно, сохранится даже когда ими овладеет ненависть.
Подойдя к Че, девочка обняла его голову обеими руками (она просто не могла петь для гоблинов) и постаралась представить себе, что здесь нет никого, кроме них двоих. Приникнув к уху кентавра, девочка закрыла глаза и стала напевать – сначала тихонько, а потом и громче.
И снова за словами последовали образы: чудесный замок на вершине горы и принцесса, собирающая цветы у ее подножия…
Откуда-то, словно издалека, донесся грубый гоблинский голос:
– Эй, парни, а ну бегом за валежником. Нужно, чтобы было на чем разжечь костер, если эта парочка не раздумает кобениться.
Чтобы не слышать этих ужасных слов, Дженни запела еще громче. Образы стали отчетливее и живее: дракон появился в своем истинном обличье, но оно не пугало. Девочка поняла, что Че каким-то образом участвует в действии, что он и есть дракон, который, умей он летать, унес бы ее отсюда в безопасное место. Злая туча находилась неподалеку, но и она, похоже, не грозила бурей. Не иначе, как решила пролиться дождиком в другом месте.
– Господин гоблинатор, – подал зычный голос кто-то из гоблинов, – мы как, забавляться будем или смотреть на эту парочку?
Тучка подпрыгнула. Потом на плечо Дженни легла тяжелая рука, и образы исчезли.
– Ты что это делаешь, эльфийское отродье? – прорычал Гротеск, выглядевший потрясенным. – И как? У эльфов не бывает такой магии!
– Точно! – воскликнул Че. – Без магии тут не обошлось!
– Хватит тянуть, начнем забаву, – крикнул кто-то из гоблинов.
– Отставить! – рявкнул генерал-гоблинатор. – Забава откладывается, надо разобраться, что к чему. Эта не обычная девчонка, она использует какие-то чары. И потом – вы только гляньте на ее уши.
Гоблины сбились в кучу и принялись галдеть, тараща глаза и показывая на нее пальцами: до сего момента они, видимо, просто не обращали внимания на ее уши. А уж сама-то она никак не могла предположить, что форма ушей может уберечь ее от жестокой расправы.
Пленников затолкали обратно в хижину, и как только дверь за ними захлопнулась, Дженни повернулась к Че.
