После этого отец с дедом наложили на сломанную руку лубок из бамбука, намазали лекарством и все отправились завтракать. Говорить больше было не о чем.
*
Примерно таким же способом меня учили Ци-Гун. Разумеется, дедушка знал Ци-Гун высшего уровня, но мне не преподавал – мал еще. Меня он заставлял стоять «в столбе» и обучал методу «железной рубашки».
Однажды (лет мне было 9–10, точно не помню) ему показалось, что я недостаточно серьезно занимаюсь и пришло время это мне продемонстрировать. Для этого он велел привести маленького буйвола (не такой уж он был и маленький, ростом чуть меньше меня) и велел мне свалить (а лучше убить) его ударом кулака в загривок. Мне это не казалось сложным – я видел, как отец так валил огромного взрослого буйвола. Наоборот, было интересно: хотелось проверить крепость моих рук и силу удара. Помню только, что, глядя на мою радость, дед как-то нехорошо улыбался.
Ударил я изо всех сил, но фокус не удался. Буйволенок возмущенно заревел, а у меня оказалось сломано запястье. Тут дед удивил меня: он точно знал, что все именно так и будет, потому что у него уже стояла наготове корзина с лубками для фиксации запястья. Переломы он лечил не за месяц, как обычно, а за неделю. Так что через неделю я снова занимался. Можно не говорить, что старался я совсем иначе. Через полгода дед решил повторить эксперимент. На этот раз, придя, он демонстративно широко развел в стороны пустые руки, показывая, что у него с собой нет никаких «лекарских приспособлений».
И опять он оказался прав. Я ударил, буйволенок упал на колени. Я с удивлением посмотрел на свою руку – никаких ощущений, как и не бил по железному буйволиному загривку.
Когда мне было лет десять, дед частично передал мое обучение отцу. Сам он объяснял это тем, что основу он заложил и пришло время мне заниматься с другими людьми, такими же молодыми, как я. Так что я стал ходить в школу отца и тренироваться с другими его учениками, которые были минимум лет на пять старше меня. Это была не простая жизнь. Занятия три раза в день с разными группами, в каждой из которых отец собирал людей с разной квалификацией. И не было в группе человека, которому доставалось больше, чем мне. Сам отец никогда не бил меня при других учениках, но он ставил меня в пару с самыми сильными своими бойцами. Те поначалу жалели меня, но отец, видя, что они снисходительны ко мне, кричал на них, что те не бьют меня сами, потому что хотят, чтобы я остался неумехой и чтобы потом меня били другие. Тех, кто не понимал с первого раза, он начинал бить сам. Так что выбора он им не оставлял: либо они будут бить меня, либо будут получать сами. Понятно, что синяки, ушибы и ссадины у меня не проходили никогда. Болело все тело. И, главное, было обидно. Отец ничего не объяснял, он учил меня хуже, чем всех остальных. На мои вопросы он или вообще не отвечал, или бурчал что-то вроде: «Я всем показывал на занятиях эту технику. Все поняли, до тебя одного никак не дойдет. Смотреть внимательнее надо было».
Такой кошмар продолжался года три. Это я теперь понимаю, что они с дедом играли в плохого и хорошего полицейского. Я должен был захотеть получить эти знания, очень захотеть, понять, что мне без них не выжить. И однажды до меня вдруг дошло: дед! Раз отец не хочет меня учить, как положено, то единственный человек, который поможет мне, – это только дед. И я стал ходить к деду, рассказывать, как меня побили на этот раз. Дед внимательно слушал, просил показать, как было дело, и объяснял, что и почему я сделал неправильно. Я его даже умолил лично явиться и посмотреть воскресные поединки, на которых мне доставалось больше всего. Дед сначала делал вид, что ему некогда, да и неохота, но потом пообещал, что постарается прийти, если удастся перенести прием пациента.
Скорее всего, никакого пациента у него на это время назначено не было (он не любил работать по выходным), просто ему нужно было дать мне понять, кто из нас на самом деле заинтересован в обучении.
Разумеется, в воскресенье дед явился посмотреть на поединки. Казалось, смотрел он невнимательно, но, разумеется, увидел все. Когда занятие окончилось и остались только он, отец и я, дед сказал, что никто ничего не умеет, что в его времена таких учеников гнали в три шеи, что все они никуда не годятся, но хуже всех – я.
