— Саша, не туда ты пишешь, твои статьи лучше в журнал «Юность» посылать.
Через два года, возвращаясь из санаторного отдыха на озере Иссык-Куль, я залетел в Ленинабад к матери Кузнецова, проживавшей там в полном одиночестве. Вспоминая своего сына, она показала мне письмо, которое Саша написал Сталину в пять лет с просьбой отпустить репрессированного отца из лагеря домой. Меня поразила не просьба малыша, а литературный стиль изложения его мыслей, столь не свойственный детям такого возраста.
— После школы сыну предлагали поступать на литфак без экзаменов, рассказывала мать, — но он сказал: «Только в авиацию, хочу летать!»
Похоронили Сашу Кузнецова в подмосковном Щёлково (там же вскоре был похоронен Сталь Лаврентьев). Возвращались своим авиарейсом «Москва-Ахтубинск». В салоне то там, то здесь слышались отдельные разговоры, в основном воспоминания о погибшем товарище:
— А помните, в прошлый раз, когда провожали Славу Майорова с Геной Митрофановым, мы ещё собирались в гараже у Вити Яцуна, помните, «Кузнец» сказал: «Наши друзья уходят, чтоб никогда не вернуться в ту жизнь, которая продолжается, а следующий стоит на старте и прожигает свечи». Выходит, он говорил тогда о самом себе…
«Прошлый раз» был в прошлом году. Вячеслав Майоров и штурман Геннадий Митрофанов взлетели на Ту-128, чтобы проверить поведение самолёта при несимметричном пуске ракет «воздух–воздух» вблизи сверхзвукового потолка. Реакция самолёта казалась прогнозируемой, но, видимо, в расчётах не всё сделали правильно. Попытки лётчика удержать машину от кренения после схода ракет не увенчались успехом — слишком инертно реагировал самолёт на отклонение рулей. И вот он уже в полуперевёрнутом положении, опуская нос, увеличивает угол пикирования. Совершенно неманёвренный истребитель с жёсткими ограничениями по перегрузке и скоростному напору. Через короткое время началось разрушение конструкции. Экипаж повис на ремнях, буквально стоя головой на фонаре, отделившись от сидений катапультных кресел. И ничего нельзя поправить, остановить или вернуть назад. Лётчик отклоняет рычаги катапультирования. Чудовищный удар кресла снизу гасит последние мысли и надежды…
В увлекательном напряжённом труде проходил год за годом. Для других занятий и для семейной жизни времени почти не оставалось. Я едва заметил, что сын пошёл в школу, а жена в постоянном ожидании мужа с полётов или командировок, обмирая от страха за него при каждой неожиданной задержке, научилась самостоятельно управляться с домашними делами. Позади пять лет учёбы в МАИ и защита диплома, далеко не один десяток проведённых специальных работ по испытаниям, а также первый опыт участия в государственных испытаниях. За эти годы коллектив наш заметно обновился. По моим стопам всё чаще пополняли ряды испытателей лётчики-инструкторы Качинского училища. В 1974 году в Управление прибыла первая группа выпускников Центра подготовки военных лётчиков и штурманов-испытателей. «Старики» с возрастом уходили «на покой», а для отдельных, ещё оставшихся, я по-прежнему был Сынком, хотя и «созрел» для понимания своего места не только в Службе лётных испытаний истребительной авиации, но и в Управлении. К этому времени внутри института произошли структурные изменения, в результате которых в 1972 году 2-е (бомбардировочное) Управление объединили с 1-м. Выиграла ли от этого сама организация проведения испытаний, это ещё вопрос, но лётный состав явно проиграл. Около 150 человек сгрудили на одном этаже в здании ТЭЧ (ангар для ремонта самолётов). Одна комната отдыха на 50–60 человек и узкий длинный коридор со шкафами с лётным обмундированием. В этом коридоре вернувшиеся из полёта и торопившиеся на вылет толклись по двенадцать часов в сутки. Лётные дни планировались ежедневно, кроме воскресенья. Плановая таблица на день составлялась без учёта выделения времени на обед: считалось, что это личная забота каждого. В течение дня и готовились к полётам, и летали, и планировали следующий день, и проводили разбор уже выполненных полётов. В томительном ожидании вылета можно было просидеть целый день и выехать к самолёту, когда остальные уже уезжали домой. В этой карусели мы всё же успевали «на бегу» отмечать появившиеся изменения в отношении командования к работе лётчика-испытателя, причём не в лучшую сторону.
