— Достаточно верно, — согласилась Мишель, — но ведь римляне изо всех сил старались сохранить то, что имели, даже когда у их ворот стояли варвары.
Она смолкла, предоставляя мужчинам логически завершить ее мысль.
— Так мы что, этого не сделали?!
Пит сжал кулаки; одной мысли о том, что Соединенные Штаты, преодолев депрессию и трудности мировой войны, сумев снова поставить на ноги Западную Европу и сдержать красных в Корее, вдруг утратили волю к борьбе, хватило, чтобы привести его в ярость.
И тут Макгрегор, как это было для него характерно, задал вопрос, который следовало задать:
— А что… пошло не так?
— Я не очень-то далеко заглянула в прошлое, и не могу говорить наверняка, — ответила Мишель, — но две причины могу назвать. Одна из них, как я уже говорила, это образование. А другая — похмелье после войны во Вьетнаме.
— Где? — спросил редактор, но память Пита услужливо напомнила ему о мыслях, возникших у него перед тем, как он начал читать «Реакции». — Господи! «Наступление в канун праздника Тет»! — воскликнул он.
Макгрегор посмотрел на Пита, потом перевел взгляд на Мишель.
— Что, и эта вещь основана на фактах? — Когда Мишель кивнула, он горько рассмеялся. — А знаете, я едва не отклонил эту повесть, когда прочитал ее. Решил, что читатели не поверят. И спасло ее только описание техники, да еще внутренняя самодостаточность. И неудивительно. — Макгрегор все еще покачивал головой.
— Ничего удивительного, — подтвердила Мишель. — Война и стала одной из причин, почему журнал стоит пять долларов. И на пушки, и на масло одновременно денег не хватило — то есть, не хватит, — и разницу возместил печатный станок.
— Так было всегда, — заметил Пит.
— Верно, но я считаю это наименьшим ущербом. Как там говорил Хайнлайн: «Неважно, что гамбургер стоит десять долларов, пока гамбургеров хватает всем.» Ущерб, нанесенный стране, был гораздо хуже.
— Бунты, марши протеста и тому подобное? — уточнил Пит. В повести они лишь упоминались, но составляли постоянный противовес боевым действиям, описанным как главные события.
— Они лишь крайние проявления того, о чем я говорю. Я до сих пор не знаю, оправданной ли была та война, но другое свое дело она сделала. Люди стали весьма цинично оценивать любые действия правительства (Уотергейт также этому способствовал), и многие стали автоматически выступать против него или считать его действия дурацкими, когда правительство пыталось сделать хоть что-то.
А вместе с презрением к правительству пришло и презрение к любым организациям и стандартам. Боюсь, это также способствовало провалу в системе образования. И, естественно, в условиях, когда всячески выпячивалась важность личности, все, что не приводило к немедленной и очевидной выгоде, почти не получало поддержки. Забуксовала даже космическая программа — когда на орбиту были выведены метеорологические спутники и спутники связи, люди стали воспринимать их как должное и перестали думать о поддержке научных исследований и технологий, которые сделали их реальностью. Ну что я еще могу сказать? Интересы страны отвратились от науки и технологии. И в этом горькая истина.
— Но не совсем же, — возразил Пит. — А как же эти штуковины? — Он указал на телевизор, подключенный к нему загадочный ааппарат, и… как же она его назвала… текст-процессор.
— Сделано в Тайване, сделано в Японии (никто в Штатах уже не делает видеомагнитофоны — мы не можем конкурировать с ними), тоже сделано в Японии… микрокомпьютер американский, но японские не хуже, и становятся все лучше — и дешевле. — Увидев их ошарашенные лица, она мягко добавила: — Но в моем времени не все столь уж плохо. Черные — нет, извините, теперь их вежливо называют неграми — и женщины имеют гораздо больше возможностей, чем сейчас, и многие пользуются этим преимуществом. А тех, кто сейчас умер бы или остался инвалидом, стало возможно спасти.
— Значит, «Пересадка сердца» тоже правда? — спросил Макгрегор.
— О, да, но это лишь самая впечатляющая из целого набора новых возможностей… Что еще? У нас до сих пор противостояние с русскими. Полагаю, оно некоторое время продолжится. И ничего плохого в этом нет; они не столь самонадеянны, как сейчас, но приятнее от этого не стали.
