В школе Лизбет, высокая тощая блондинка, слыла главной заводилой, иными словами, я для нее не существовал. Я не носился по футбольному полю с вытаращенными глазами, не раскатывал в «феррари» и вообще был коротышкой. До выпускного класса, когда вдруг начал расти как на дрожжах. Кроме того, у меня рыжие волосы и тьма-тьмущая веснушек. Хотите верьте, хотите нет, но находились такие болваны, которые уверяли, будто я вылитый арлекин. Если честно, и сейчас таких немало. Но я оптимист и верю, что человеческая глупость имеет свои границы. Хотя в школьные годы я был рад, когда Лизбет с пронзительным воплем не уносилась прочь, стоило мне оказаться с ней в одной комнате.
В те годы Лизбет была вовсе никакая не Лизбет, а Бетти-Джин. Я, конечно, знал, что она сменила имя, данное ей при рождении, – это событие какое-то время служило источником для пересудов. Хотя в нашем городке не много нужно, чтобы люди начали трепать языком.
Как я слышал, Бетти-Джин сменила имя в тот самый день, когда вышла замуж за Р.Л. Вандеверта, единственного отпрыска Джейкоба, местного воротилы. Говорили, что Бетти-Джин поменяла имя для пущей солидности, но мне почему-то кажется, что она решила подсуетиться и сменить имя вместе с фамилией исключительно из-за вздорного нрава.
Я попытался придать своему голосу должное уважение. Далось это нелегко, если учесть, что меня так и подмывало назвать собеседницу Бетти-Джин.
– Рад вас слышать, Лизбет…
В ухо мне выстрелило слово, которое королева Елизавета, со всей очевидностью, употреблять не стала бы.
– Вам станет еще радостнее, когда позвонит мой адвокат! Если вы не явитесь сию же секунду и не приведете все в порядок, я… – Она поперхнулась от ярости. – Я требую, чтобы вы заменили все мои испорченные тюльпаны! И не той дрянью, что продается в нашей дыре. Тюльпаны я выписала прямо из Голландии! За пять тысяч!
Пять тысяч?! Бетти-Джин… тьфу ты, пропасть, Лизбет вышвырнула пять тысяч долларов на какие-то там идиотские цветочки и теперь хочет, чтобы я проделал то же самое? Так!.. Похоже, разговор начинает принимать неприятный оборот.
– Лизбет, – ровным профессиональным голосом сказал я, – может, это все же была не моя собака…
Если бы она дала мне закончить, я бы объяснил, почему Рип не мог совершить это гнусное преступление. Рип – наполовину немецкая овчарка, наполовину просто большой черный пес – стоял в эту минуту рядом и благодушно таращился на меня. Разумеется, вовсе не его невинный взгляд давал мне уверенность, что не он вытоптал тюльпаны Лизбет. Точно такой же невинный взгляд был у Риги в тот вечер, когда он сжевал мои новые итальянские ботинки.
Однако Лизбет, видимо, была исполнена решимости не дать мне закончить фразу.
– Это ваша собака! Я у всех спрашивала, и мне ответили, что единственная черная собака, живущая неподалеку от моего дома, принадлежит Хаскеллу Блевинсу!
Словом «неподалеку» Лизбет воспользовалась в самом широком смысле. Мы с Рипом обитаем за несколько миль от Вандевертов. Правда, их владения действительно примыкают к моим, но я владею пятью акрами земли, а Вандеверты – тысячью двумястами. Если участок Вандевертов сравнить с зернышком, то мой участок – всего лишь крохотное пятнышко на нем.
Чтобы добраться от моего дома до дома Вандевертов (хотя, честно говоря, тут больше подошло бы слово «особняк»), надо добрых двадцать минут бежать по лесу, высунув язык. Это мне. У Рипа этот путь занял бы гораздо больше времени, учитывая, что трудолюбием он не отличается.
– Ваш гнусный пес устроил в моем прекрасном, восхитительном, превосходном цветнике настоящий погром! Вы слышите, ПОГРОМ!!!
Еще бы не слышать.
– Поверьте, Лизбет, моя собака не могла испортить ваш… цветник. – Я решил опустить слова «прекрасный», «восхитительный» и «превосходный», а то Лизбет вот-вот начнет сравнивать свою клумбу с садами Семирамиды. – Это, должно быть, другая собака. Например, какая-нибудь приблудная бедолага. Моя собака никогда не выходит из дома. По крайней мере, когда я на работе.
Лизбет издала булькающий звук. Мне даже почудилось, что это помехи на линии.
