Алексей Николаевич выпил очередную бутылку коньяка, погоревал, а утром вызвал к себе на квартиру адвоката Сандрыгайло. Его рекомендовали юрисконсульты МВД.
Пришел авантажный мужчина лет сорока, богато одетый, с бриллиантовыми запонками и булавкой в галстуке.
– Добрый день, господин Лыков! – протянул он хозяину руку. – Много о вас слышал. Клиентов мне поставили – человек десять. И все серьезных, не какую-нибудь шантрапу. Хе-хе… Меня звать Август Мефодьевич.
– Теперь вот сам стал вашим клиентом, – вздохнул сыщик. – Тяжело, знаете ли. Поговорим?
– Поговорим. Я хочу сразу предложить вам заболеть.
– Как это заболеть? Зачем?
Сандрыгайло пояснил:
– Прикинуться больным, конечно же. Чтобы потянуть время.
– Но что это мне даст? – недоумевал сыщик.
– А вот смотрите. Хворать можно долго, месяцы, если не годы. Все это время судить вас нельзя, им придется ждать. А там, глядишь, все как-то само собой рассосется.
– Ничего не рассосется, – рассердился Алексей Николаевич. – Они не отстанут. Жить на ниточке, под лупой? Не желаю.
И протянул гостю бумаги:
– Вот обвинительный акт.
Адвокат нацепил на нос золотые очки, взял бумаги, начал их читать и сразу сделался торжественно-серьезен. Дошел до конца, перечитал еще раз и со вздохом вернул Лыкову:
– Однако! Идет по верхнему пределу.
– И о чем это говорит?
– Максимальное наказание по предъявляемому вам обвинению – десять лет каторжных работ. Ну, суд учтет ваши прошлые заслуги и скостит годика два. Получите восемь. На это Устарговский согласится, он специально задрал максимум, чтобы можно было чуть-чуть съехать вниз. Обычная его тактика.
– Если мы договоримся, что вы предложите в качестве средств защиты?
– Давайте сначала договоримся, – по-деловому ответил Сандрыгайло. – Мое предложение такое. В случае, если суд удовлетворит требование прокурора, я не получаю ничего. Кроме, разумеется, моральной пощечины. Если срок уменьшат до семи-восьми лет каторжных работ, я получаю от вас сто рублей и другую пощечину. А если мне удастся снизить наказание до трех с половиной лет исправительных арестантских отделений, вы платите мне три тысячи. Ну как?
– Полностью избавить меня от кутузки вы считаете делом невозможным?
Адвокат с трудом удержал смешок.
– Алексей Николаевич! Не стройте иллюзий. Ваше положение очень сложное. Два министра спустили собак. Видите, как гонит контора? Такая спешка неслучайна.
– Это я понимаю.
– Тогда поймите и другое. Избавить вас от каторги – вот главная задача. Она очень трудна, но хотя бы решаема. Потом, надежда сохраняется и после вынесения приговора. Вы лично известны государю, можете нажать рычаги – и он вас помилует.
– Для этого я должен обратиться к нему с соответствующей просьбой, – напомнил присяжному поверенному сыщик. – Я же не намерен этого делать.
– Почему?
– Потому что в таком случае я признаю свою вину. Но вины нет, понимаете? Я не убивал Мохова!
По глазам гостя хозяин понял, что тот ему не верит. Как же тогда он будет его защищать? Как все они – за деньги? Придется терпеть…
– Вернемся к нашему договору, – заговорил Сандрыгайло. – Мои условия вас устраивают?
– Да.
– Вам все понятно? Мы изложим детали в соглашении, если желаете. Это не совсем законно, но если требуются гарантии на случай моей возможной нечистоплотности…
– Не требуются, – отрезал Лыков. – Полагаю, мы поверим друг другу на слово. Нужен аванс, чтобы вы начали готовиться к процессу?
– Нет. Фактически я уже начал. Итак, первый вопрос: кого из свидетелей может вызвать защита?
– Я уже думал об этом, Август Мефодьевич. Один из надзирателей, некто Фуршатов, сказал заведомую ложь и уехал из города…
– Как уехал? Кто его отпустил до суда?
– Следователь отпустил, а показания взял под присягой, согласно статье четыреста сорок второй Устава уголовного судопроизводства. Фуршатов уволился от службы и якобы поехал в Мезень вступать в права наследования.
– Вы сказали, он вас оболгал? – вцепился адвокат.
– Да, самым бессовестным образом.
– Но его слова совпадают со словами тех пяти арестантов, верно?
– Верно. Тут заговор, сильный против меня заговор.
Сандрыгайло не обратил на эти слова никакого внимания и констатировал:
