Это звучало не особенно печально, скорее досадливо.
– Да. Понимаю. – Доротея не знала, что сказать. – А что будет э-э… с магазином?
Мужчина покачал головой.
– Он ведь ничего не приносил. Жила она на свою пенсию. Разрешите? – Он закрепил табличку, на которой было написано: «В связи со смертью хозяйки магазин закрыт на неопределённый срок». Потом отвернулся, не прощаясь, и снова закрыл дверь.
Доротея стояла снаружи и слышала, как он там орудует. Судя по звуку, ему всё это было безразлично, да даже и противно.
Она повернулась, посмотрела через деревенскую площадь, ощущая волнение, будто этот момент выбивался из обычного хода времени. Вот контора управления, где работал местный начальник, и то лишь два раза в неделю. Трактир «У кружки» – серая, пришедшая в упадок нора. Здание рядом было когда-то магазином, возможно, модным, судя по пустой витрине за пыльным стеклом. Церковь имела такой ветхий вид, что Доротея не решилась бы в неё войти.
И что это за деревня? Вся такая… мёртвая. Как пыльный чулан, полный старых, забытых вещей. Это было не пространство для жизни, а какая-то свалка жилых домов.
Исполненная странной печали, которая относилась не только к старой госпоже Бирнбауэр, но и к состоянию мира в целом, Доротея вернулась домой словно в трансе. Она беспомощно стояла перед раскрытым холодильником, раздумывая, что бы приготовить на обед. В деревне больше нет ни одного магазина. Нет, ради шести яиц она за тридцать километров не поедет. Придётся искать какой-то выход.
Ну, может, кто-то другой возьмёт на себя магазин? Какая-нибудь из больших сетей. Это, конечно, будет уже не так романтично, но всё же лучше, чем ничего.
А тут ещё и телефон звонит. Не удаётся спокойно подумать!
– Утц, – назвала Доротея свою фамилию.
Незнакомый мужской голос. По-немецки говорит отрывисто, с акцентом.
– Алло! Это говорит… – и он назвал имя, которое Доротея не расслышала. – Ахим дома?
Ошибся номером, ясно.
– Здесь нет Ахима.
– О! Разве я попал не в дом Ахима Анштэттера?
Теперь Доротея поняла.
– Ах да… Это был прежний владелец дома. Семья Анштэттер здесь больше не живёт.
Возникла долгая пауза.
– Я понял, – сказал наконец мужчина. – Он продал вам дом.
– Да.
– Быстро же он среагировал.
Моментально в ней очнулось подозрение, словно зверь, подстерегающий в темноте. Она-то считала, что с ним покончено. По спине пробежал холодок.
– Простите? Что вы имеете в виду?
На это он не ответил.
– Не могли бы вы ему передать кое-что?
– Что значит «быстро среагировал»? – настаивала на своем Доротея. – Что кроется за этим домом?
– Ничего. Я оговорился. Немецкий – не родной мне язык; я его владею с большими пробелами. – Глубокий вдох. – Пожалуйста, передайте господину Анштэттеру вот что…
Доротея металась по кухне, как тигрица, рассказывая Вернеру про этот звонок.
– Он не захотел сказать мне, что имел в виду. Он просто открестился, что вообще сказал это. Но я же не сумасшедшая; я это точно слышала. «Быстро же он среагировал». Именно так он сказал.
– Это совсем не обязательно должно что-то значить. Может, и в самом деле оговорка. Когда я в офисе говорю по телефону по-английски, у меня тоже случаются такие ошибки. Иной раз просто стыдно.
– А если нет? Если тут действительно что-то нечисто? Если дом… отравлен или что-то в этом роде?
Вернер вымученно улыбнулся.
– Мы обыскали каждый закуток. Всё было как надо.
– А если есть что-то такое, чего не видно? Ртуть, например. Может, где-то тут разлили ртуть, и мы уже несколько месяцев вдыхаем её пары? Ты можешь быть уверенным, что всё в порядке?
– Нет. Но если хочешь, давай вызовем специалиста, ну, я не знаю, из института химических исследований, или вредных веществ в жилых помещениях, или что-нибудь в этом роде. – Вернер разминал ладони. – Что он передал тебе для Анштэттера?
Доротея пренебрежительно махнула рукой.
– А, я толком и не поняла. Что кто-то на последнем издыхании. Не то Рамар, не то Рабар, не знаю, кого он имел в виду. Да мне это и безразлично. У меня сейчас такое чувство, что весь мир на последнем издыхании.
В этот момент снова зазвонил телефон. Оба оцепенели.
Звонок повторился.
