Бас не мог разглядеть его как следует в окружении такой густой чёрной тени, но его кожа всё равно покрылась мурашками. Его сердце стиснула холодная рука ужаса. Он пошёл медленнее. Ему хотелось повернуть назад, но куда? В тёмную металлическую каморку, кишащую вшами? Он продолжал идти.
Когда его ноги коснулись горизонтальной поверхности, он вздрогнул и посмотрел вниз, удивлённый тем, что успел проделать весь спуск по трапу. Теперь ему оставалось лишь одно. Он должен был продолжать идти. Его оцепенелые ноги неохотно повлекли его к зелёному контейнеру. Когда он очутился в пяти метрах от него, то голос, грубый, как скрежет камней, произнёс:
— Прохлаждался, как на растреклятой прогулке, малец. У тебя что — и мозги размяклые вдобавок к телесам?
Не считая этого, не было никаких вступлений и любезностей.
— Не отставай, — сказал мужчина и встал прямо, оттолкнувшись от бока контейнера. — И не мели языком.
Когда он шагнул под ослепительно-яркий солнечный свет, Бас впервые разглядел его как следует и заскулил, не сумев справиться с собой. Из его промежности вдруг начала расползаться горячая влага, пропитывая его штаны. Старик обернулся, не слыша следующих за ним шагов. Он обозрел жалкую картину, и его ужасное лицо скривилось в гримасе отвращения.
— Трон проклятущий, — прошипел он, — если в тебе и есть моя кровь, немного же её!
Бас таращился на него в ответ, стоя столбом, с прыгающими губами и трясущимися руками. Этот человек не мог быть родителем его матери. Это наверняка какая-то ошибка. Его мать была красивой и утончённой. Холодной, если уж говорить честно, но несмотря на это, она была женщиной, которая вызывала у него любовь и восхищение, как никто другой. Он поискал в стоящем перед ним чужаке хоть какие-то признаки семейного родства со своей матерью.
Если они и имелись, то были глубоко похоронены под дублёной кожей и рубцовой тканью.
Человек, стоящий перед ним, был старым, — за семьдесят стандартных лет, никак не меньше, — но впечатляюще мускулистым для своего возраста. На нём вряд ли имелся и грамм жира. На его каменных плечах и руках выступали вены, они вились вверх по его шее к вискам по обеим сторонам его бритой налысо головы. Он носил бороду средней длины, которая была растрёпанной и неровной. Ещё на нём была какая-то серебряная цепь, с которой свисали две металлические пластинки. Его одежда имела оливковый окрас — и безрукавка с пятнами пота, и драные старые штаны, а его ботинки, которые уже вряд ли могли называться чёрными, были обшарпаны и покрыты грязью.
Однако самым худшим в старике — тем, от чего мальчик дольше всего не мог оторвать свой взгляд, — безоговорочно была гигантская рытвина, вызванная нехваткой мяса в том месте, где подобало быть правой щеке. Это выглядело чудовищно. Оставшаяся плоть была такой тонкой, что Бас мог различить под ней очертания отдельных зубов, стиснутых в гневе.
Старик заметил, на чём остановился взгляд мальчика.
— Думаешь, что я ужасен? — спросил он. — Я тебе как-нибудь порасскажу об ужасах.
При этом вид у него стал странным, отсутствующим. В тот миг старик вдруг стал выглядеть нормальным человеком, он отчего-то показался Басу не таким уж и бесчувственным, а существом со своими собственными, весьма реальными страхами. Но это длилось лишь мгновение. Оно прошло, и в глазах старика с прежней силой заполыхало всё то же жёсткое и холодное выражение презрения, что и прежде.
— Солнце высушит твои портки, — сказал он, отворачиваясь, — но не твой стыд, если у тебя осталась хоть капля.
Он снова пошагал прочь к юго-западному краю платформы, где имелся ещё один широкий пандус, спускавшийся на уровень земли. Именно тогда Бас заметил, что старик заметно хромает на правую ногу и что от неё при каждом шаге исходит приглушённый звук скрежещущего металла.
— Не отставай, малец, — крикнул назад старик. — Не отставай, или я тебя здесь брошу, чтоб тебя!
Бас поспешил за ним, и как раз успел оказаться достаточно близко, чтобы услышать его бормотание:
— Я — всё, что у тебя есть, бедный шкет. Помоги Трон нам обоим.
6
Несмотря на свой размер, тело ксеноса было тяжёлым, и Басу пришлось потрудиться, перенося его по крышам к месту, которое казалось ему достаточно удалённым от всех его убежищ. Сейчас он радовался тучам. Насколько же труднее сделал бы его задачу натиск пылающего солнца! Он мог бы даже его прикончить.
