Картина «Последний богатырь» была снята после успеха франшизы «Три богатыря» и после провала «Книги мастеров». Казалось бы, можно сделать какой-то вывод! Но в том-то и дело, что ни одна из этих трёх киносказок толком не обсуждалась – ни в Союзе кинематографистов России, ни в Министерстве культуры, ни в Фонде кино, ни на совместном заседании сценарно-редакционной группы Disney и каких-либо заинтересованных лиц со стороны российского киносообщества. Это неудивительно: киносообщество разрознено и разобщено, продюсеры боятся кражи идей, авторы давно потеряли прежнее влияние, а мнения педагогов давно уже не спрашивают даже в профильном ведомстве, как показала история насильственного внедрения ЕГЭ… Вот последствия развития рыночной экономики в постсоветский период.
В заключение процитирую воспоминания Лоллия Замойского (www.artrevue.org/memory/zamojsky_rodari.php), который дружил с Джанни Родари (его дом на улице Вилла Памфили был недалеко от корпункта «Известий»). Ему особенно запомнилась новелла о некоем Ламберто, который в свои 94 года имеет 94 банка и 94 болезни. Ламберто знает секрет бессмертия: оказывается, надо просто нанять несколько людей, которые днём и ночью повторяли бы его имя. Его племянник Оттавио разгадывает секрет этой живучести и усыпляет стражей Ламберто, который наконец умирает. Во время траурной процессии люди повторяют: «Кого это хоронят? Ламберто. Ах, Ламберто? Да, Ламберто. Значит, Ламберто умер? Бедный Ламберто». От этого повторения имени Ламберто воскресает вновь.
«– Понял, Лоллий? Капитализм живуч, – разъяснял Родари сюжет. – Избавиться от Ламберто – задача не из лёгких. Но Оттавио не сдаётся. Он говорит нанятым людям, что они оказывают всем дурную услугу, продляя жизнь Ламберто, этому олицетворению насилия и подавления воли людей. И тут с помощью Оттавио люди, поющие осанну своему эксплуататору, меняют тактику. Они начинают повторять имя Ламберто с такой скоростью, что на сей раз он катастрофически молодеет и становится 13-летним мальчиком. Вернувшись в детство, Ламберто лишается черт, которыми его наградила многолетняя погоня за богатством. И… решает стать акробатом в бродячем цирке, исчезнув навсегда из своего городка.
– Видишь ли, люди сами несут в себе до некоторой степени истоки зла. Они подчиняются злу. И когда зло, казалось бы, исчерпано, позволяют ему возникнуть.
Полностью я уяснил этот смысл в середине девяностых годов. Уже после его смерти я взял в руки рассказ “Барон Ламберто” и с волнением прочитал заключительную его часть, где сквозило, может быть, незаметно для окружающих, это предчувствие. Вот этот текст:
“Каждый читатель, недовольный финалом, может изменить его, как захочет, прибавив к этой книжке одну или две главы. А может быть, и все тринадцать. Никогда не позволяйте запугать себя словом КОНЕЦ”».
Предвижу возражения: не достаточно ли внятно весь вышеизложенный текст доказывает, что чрезмерный идеологический контроль бывает весьма тягостен и для семьи, и для школы, и для искусства? И к тому же какая идеология может стать объединяющей в государстве, где официально разрешено исповедовать любую религию, а также быть атеистом; где родители и учителя имеют право принадлежать к различным политическим объединениям, где интересы частного шоу-бизнеса расходятся с требованиями морали и профессионального сообщества? Иначе говоря, ради чего государство должно поддерживать и воспитание, и образование, и искусство? Какой общий язык оно должно формировать?
Ответ прост: отношение государства и общества к искусству для подрастающего поколения указывает, ради чего – или, точнее, ради кого – вообще существует это государство и сложившееся в нём общество. И в среде педагогов, и в среде кинематографистов никогда не переведутся подвижники, способные идти против течения. Задача исследователя, воскрешающего прошлое, – помочь найти правильное решение в будущем.
