— А ты ему что? — встревоженно спросил Гандым.
— Что я, сказал, что не брал я никаких кур.
— Ну и опять так скажешь.
— Теперь я так не могу. Я ведь бабушку к нему послал, ей тоже поклялся, что кур в глаза не видел. Выходит, я бабушку обманщицей сделал? Так нельзя. Приду домой, скажу бабушке, чтоб шла к элти, — пускай за меня прощенья просит…
— Ты что, обалдел?! — Гандым вскочил с места. — Да я тебе за такое!..
Сердар, ни слова не говоря, занял оборонительную позицию.
— Пошлешь бабушку к элти, пошлешь? — Гандым медленно подвигался к Сердару.
— Пошлю! — Сердар упрямо вздернул голову.
— Балда! Так тебя элти и простит!
— Пускай не простит, все равно пошлю!
Гандым молча съездил Сердара кулаком в ухо. Тот дал сдачи. Мальчишки сцепились, как петухи, но силы были равны, и ни тому, ни другому не удавалось одолеть противника. Наконец Сердар удачной подножкой подсек Гандыма и прижал его к земле.
— Хашим! — заорал тот. — На помощь! Он хочет рассказать про кур! Хашим!!!
Хашим подскочил сзади, схватил Сердара за ногу, Гандым выбрался из-под него и начал лупить кулаками:
— Дай ему, Хашим! — кричал он. — Дай ему! Бей предателя! — Хашим не хотел бить Сердара, он старался разнять их с Гандымом. И тут на берегу арыка появился Горбуш-ага.
— Ну, свинячьи дети, попались? — старик спустился в арык и каждому отвесил по оплеухе. Подавленные неожиданностью его появления и неотвратимостью возмездия, мальчишки даже не пытались бежать.
— Ты что ж это, поганец, клялся давеча, что в глаза этих курочек не видал?! — Горбуш-ага показал на гору куриных косточек. — Может, ты и не ел? Ну, говори! Отвечай, гаденыш!
Сердар молчал.
Горбуш-ага взялся за Хашима.
— Как только ты, цапля длинная, покликал его, я сразу учуял, что нечисто дело. Ты его совратил, паршивец? Курочки захотели? Вкусно куриное мясо? Вкусно? — Горбуш-ага повторял свои вопросы, а сам одну за другой раздавал мальчишкам затрещины.
— Бей, дедушка Горбуш! Бей! — Хашим ревел, размазывая по щекам слезы. — Хоть до смерти убей, только не говори никому! Не веди к старикам! Не позорь! Мы больше не будем!..
Гандым молчал, исподлобья поглядывая на старика. Лицо его, измазанное куриным жиром, показалось Горбушу-ага нахальным.
— Ты у них заводила! Ты? Думаешь, можно воровать — и все будет шито-крыто? Я знаю. Все ваши разговоры знаю. Ты парней воровать подбил! — И Горбуш-ага всерьез принялся за Гандыма.
Гандым не стоял, словно каменный, как это было с Сердаром, он хоть и не посмел убежать, но старательно отворачивался, пытаясь получить поменьше. Однако своими маневрами он только хуже обозлил старика, и оплеух ему досталось больше, чем другим, а рука у Горбуша-ага была тяжелая, не хуже, чем у молодого.
— Ну вот что, негодники, бить я вас больше не хочу — устал. Сейчас пойдете со мной, возьмем ваших родителей и вместе с ними будете держать ответ перед стариками! Пусть старики придумают вам наказание. И пусть позор ляжет на головы ваших отцов!
— Не надо, Горбуш-ага! — в один голос завопили Гандым и Хашим. — Накажи сам, не веди к старикам! Ведь мы первый раз! Мы больше не будем! — Гандым с Хашимом плакали и упрашивали старика, а Сердар по-прежнему отмалчивался, словно язык проглотил.
— Ты чего молчишь, а?
— А чего говорить?
— Будешь еще воровать?
— Я не воровал.
— Ел ворованное?
— Ел.
— Ну и какое тебе дать наказание?
— На это ваша воля.
Горбуш-ага успешно применил все три метода воспитания, отмеченные в истории человечества: побои, угрозы и наставления. Отлупив мальчишек и припугнув их судом стариков и позором, он незаметно перешел к наставлениям. В результате этого воспитательного комплекса мальчишки дали слово, что никогда больше не будут воровать, а главное — что вернутся в школу. Только в этом случае Горбуш обещал простить их, не водить к старикам и не позорить перед всей деревней.
