— Но вы его ни в чем не подозреваете?
— Я не могу его подозревать, я его все-таки люблю. А первая жена моего брата уехала с сыном на Дальний Восток. Она и от алиментов даже отказалась, так что мы про них ничего не знаем… Брат их искал — и по своей фамилии, и по ее девичьей, она Зина Бочигина, но не нашел, а потому решил, что бывшая его жена вышла замуж…
— Ну, я думаю, что вы его найдете, и очень скоро. С моей помощью, — скромно прибавил Володя.
— Попробуйте. Брат очень виноват был перед ними. Да и мы все виноваты… Я себе, честно говоря, простить не могу, что не вмешалась тогда, когда надвигалась трагедия, да и потом в их жизни не приняла никакого участия. Диссертацией была занята…
Володя еще раз просмотрел каждый лист, переспросил, не жил ли кто-нибудь из них в Германии, и, получив отрицательный ответ, ушел, условившись, что завтра или он, или его московские коллеги свяжутся с Ириной по телефону.
Ирина осталась одна. Нынешние события настолько выбили ее из колеи, что она чувствовала себя очень усталой. Включив магнитофон, она закрыла глаза и погрузилась в чарующие звуки, наслаждаясь голосом своего любимого певца Лучано Паваротти и стараясь ни о чем не думать…
И тут неожиданно лязгнула балконная дверь. Ирина тупо уставилась на нее, чувствуя, как бешено заколотилось сердце, а в следующую секунду в комнату буквально ввалился тот самый злобный тип, который попался Ирине и ее сопровождающему на лестнице, когда после страшной ночи покушения она поехала на беседу к полковнику. В этот раз лицо его не было ни перекошенным, ни злобным, а, напротив, очень молодым и приятным. Ирине он даже понравился, и она, выключив магнитофон, спокойно сказала:
— Добрый вечер, сосед. Вы ко мне в гости? Только перепутали входную и балконную двери? Немудрено — балконы-то у нас смежные… Прошу вас, дайте мне вон с той полочки лекарство… Вот это красное. Нитроглицерин. С сердцем плохо… Нет, нет, «скорую» пока не надо… Побудьте со мной…
Незваный гость, ничего не говоря и не извиняясь, сел напротив нее, и она впервые смогла хорошо его разглядеть. Молодые люди его возраста обычно носят джинсовые куртки и брюки, футболки и свитеры, а на нем — строгий темно-серый костюм, прекрасно выглаженная светлая рубашка, не бросающийся в глаза галстук. У него чудесные каштановые волосы и — вот интересно! — такого же редкого оттенка, как у нее… И лицо довольно волевое, но при этом очень теплое, симпатичное… Господи! Вновь что-то ударило в грудь, ей стало жарко от догадки — да нет, не догадки, а от правды, которую она поняла, глядя на его глаза, брови, лоб, манеру сжимать губы…
Он тоже смотрел на нее, не отрываясь, и вдруг наклонился, взял ее за руку и тихо, просто сказал:
— Тетя Ира…
— Димочка… — выдохнула Ирина и, не удержавшись, заплакала — горько, навзрыд.
Парень явно не знал, что делать, сел на стул поближе к ее креслу и стал гладить ее руки, приговаривая:
— Тетя Ира, успокойтесь. Если вы так из-за меня — не надо. Я понял, что вы… все поняли. Я давно в Москве, но в ваш дом перебрался всего месяц назад. Специально. И не ожидал, что мне так повезет — прямо рядом с вами… Я эту квартиру на пол года снял, деньги заплатил вперед. Днем учился, а ночами афиши расклеивал в одном рекламном агентстве.
Ирина всматривалась в него и не могла поверить в то, что случилось. Ей хотелось обнять его, крепко прижать к себе, говорить ему ласковые слова, называть его Димочка, Димуля, но она не решалась этого сделать, только провела рукой по его волосам:
— Как похож-то… похож-то… в нашу ты родню…
— И мама так говорила…
— Как Зина? Не болеет? Только что с Владимиром Ивановичем, со следователем из нашего города, мы о маме твоей говорили. И о тебе. Родословную ему показывала — он все проверяет, и московские оперативники тоже, меня ведь убить хотели, а он и спросил, почему твоя клетка не вся заполнена. А мы ведь твоего дня рождения не знаем…
— 14 марта… А мама не болеет. Мама умерла. Год назад. Отчим сейчас там один остался. Мы с Геной — это мой брат — оба в Москве, он тоже учится, только заочно.
— Гена — это сын… отчима?
