— Только мы сперва распакуем свертки, — сказала жена Нуофера.
Гостинцы раскрыли в кухне. Больной прислали двух жареных кур, крем «птичье молоко», домашнюю ветчину, печенье, песочные пирожные и не один десяток яиц. Жареных кур, порциями разложив по тарелкам, жена Нуофера внесла в комнату. Как и положено, каждый взял по кусочку отведать.
Дошел черед до самого трудного: надо было как-то рассадить гостей в тесной комнате, рядом с больной, что никак не удавалось режиссеру. Положение спасла Маришка.
— Пока что мне разрешают вставать, — сказала она. — Если убрать постельное белье, то на кровати могут усесться хоть четверо.
Маришке помогли надеть халат, убрали простыни и одеяло, и гости уселись на кровати. После скупых режиссерских указаний старый Франё начал:
— Как я понимаю, сперва нам следовало бы сказать, кто мы такие. Моя фамилия Франё, а это семья Нуоферов, они тоже работают в «Первоцвете». Мы решили навестить Маришку, как только узнали, какой она удостоилась чести, узнали, что Маришку снимают для телевидения, ну а что сказал врач насчет ее здоровья, это мы слышали от нее самой. В «Первоцвете» все очень убиты словами доктора и Маришку жалеют. Наши женщины постарались настряпать для вас чего повкуснее, чтобы вам было хлопот поменьше. Как видите, в этих свертках всякая всячина.
Маришка поблагодарила.
— Каждый раз, когда кто-нибудь от нас соберется проведать Маришку, мы станем присылать гостинцы. А кроме того, правление «Первоцвета» выделило вам единовременное пособие в размере 880 форинтов.
Франё положил деньги на стол. Мама пересчитала их и желчно заметила:
— Да уж, теперь мы с дочерью для вас отрезанный ломоть.
— Помолчи, Мама, — перебила ее Маришка. — И за денежное пособие мы вам тоже премного благодарны.
— А можно узнать, какая мне будет пенсия за дочку причитаться?
— Мы там все подсчитали. Вам положат за Маришку тысячу восемьсот в месяц.
Настала пауза. Каждый прикидывал в уме, велика ли сумма.
Мама хотела было сказать что-то резкое, но больная ее остановила.
— Я рассчитывала, что будет больше, — тихо вздохнула она.
— Как же так, Маришка! Все считано-пересчитано, ровно столько вам причитается. Мы и сами прекрасно понимаем, что для больного человека, который не может обходиться без посторонней помощи, этого мало на все про все. Скажите, вам удалось отложить хоть что-нибудь на черный день?
— Никаких сбережений у нас нет, только то, что платят с телевидения.
— И сколько это?
— Пять тысяч нам уже выдали на руки, и еще десять получит Мама после моей смерти.
— Все аккурат и уйдет на похороны, — не вытерпела Мама.
— Ну что вы, рано еще говорить о похоронах. А впрочем, признаться, мы так и предполагали, что с деньгами у вас туговато, по этому вопросу мы специально созывали правление. И потому именно я пришел не один, а с семьей Нуоферов. Ты ведь их знаешь, Маришка.
— Ну, конечно, знаю.
— Тебе известно, что люди они хорошие. Мальчик у них тихий, неизбалованный. Сам Шандор не пьет и не курит. Они вдвоем с женой работают, и на сберкнижке у них отложено двадцать две тысячи форинтов.
— Они что, собираются подарить нам свои капиталы?
— Помолчи, Мама, дай другим досказать.
— Сейчас станет ясно, к чему я клоню. Ну-ка, Шандор, выкладывай, зачем мы пришли.
— Жена складнее скажет, она у меня гимназию кончала.
Жена Нуофера начала рассказ.
— Наша семья ютится в подвале. От дождя штукатурка в потеках, все лето сырость неимоверная, а у нас ребенок, ему это вредно. Мы рассказали о нашей беде дяде Франё. По его словам, мы пришли в самое время, потому что в другой семье сложилось такое положение, что в двухкомнатной квартире скоро останется одна старушка. Можно бы съехаться и подписать договор о содержании и полной опеке над престарелым человеком. Кроме того, мы отдаем свои сбережения. Я обещаю, что от нас тетушка увидит только добро и ни в чем ей не будет никакой нужды.
Мама долго и пристально, в упор разглядывала Нуоферов. Наконец перешла к расспросам.
— Что, муж у вас родом не из цыган будет?
— Он и правда с лица смугловат, но не цыган.
— Хоть бы и не цыган, а пенсию у меня, старухи, свободно может прибрать к рукам.
