Хаенко, который тоже очутился в очереди, сразу заметил, что Катька любезничает с Пасечником, и нахмурился. Не из-за этого ли рыжего отказалась Катька пойти с ним в театр в прошлое воскресенье? Досадно, что он раньше не стрельнул денег у Вадима, не достал билетов в партер. Сразу бы отшил этого рыжего черта. И что в нем хорошего нашла Катька? То, что он, как белка, прыгает по конструкциям? Но ведь она же на верхотуре его не видела. Чего же любезничает? Прямо потеха! Или из-за того, что у него язык хорошо подвешен? Неужели Катьке все эти дурацкие шутки не наскучили? Язык почесать — лучше самой Катьки не сыскать. Конечно, Пасечник — монтажник серьезный. Но давно известно, что работа дураков любит. Факт!
Хаенко никого из монтажников не уважал и не собирался сейчас делать исключение для Пасечника. Уважать себя самого ему, Хаенко, было не за что, а признаться, что другие лучше его, — обидно…
Токмаков также направился в столовую. Он обошел стороной подножие башенного крана, прошел мимо лебедки, у которой хлопотал Борис, и небрежно кивнул ему.
Но с кем это Борис разговаривает?
С той самой девушкой, которую Токмаков встретил утром.
От неожиданности он даже приостановился. Тот же пестрый платочек в пунцовых и оранжевых квадратиках, с бахромой по краям. Тот же комбинезон, скорее голубой, чем синий, тот же белый воротничок. Когда девушка пила воду, комбинезон на ее груди намок, сапожки тоже стали мокрыми. Токмаков удивительно отчетливо представил себе ее в тот момент, когда, заложив руку за спину, она ловила струю выпяченными губами.
Прядка волос, выгоревшая на солнцепеке, и теперь выбивалась из-под платка. Под комбинезоном угадывалась статная фигура. В бедрах узка, в плечах чуть широковата. Во всем ее облике есть одновременно что-то мальчишеское и очень женственное.
Девушка отвернулась — не понравилось, что ее так пристально и бесцеремонно разглядывают.
— Знакомьтесь, — сказал Борис. — Сестренка моя.
— А мы уже знакомы, — бойко перебил Токмаков, подходя ближе.
— Разве? — сухо спросила девушка. — У меня таких знакомых нет.
— Что ты, Маша! — Борис смущенно посмотрел на Токмакова. — Это же Константин Максимович, мой прораб. Я же тебе рассказывал…
— А я забыла. — Маша нехотя протянула руку. — Берестова.
Она насмешливо смотрела на Токмакова.
— Я представляла себе прораба другим.
— Лучше или хуже?
— Во всяком случае, более серьезным. И более солидным.
— Неужели не хватает солидности? — Токмаков провел ладонью по подбородку, словно разгладил несуществующую бороду. — Или прорабам запрещено пить воду из гидранта?
Маша, не отвечая, повернулась к Борису:
— Ты, кажется, в столовую собрался?
— Идем с нами, — обрадовался Борис.
— Обедать? — заколебалась Маша. — А меня пропустят?
— Почему же не пропустят? — поспешно откликнулся Токмаков. — Столовая открытая. И карточки у нас на домне давно отменены. Кроме того, как же не пропустить в столовую дочку знатного доменного мастера Берестова?!
— И сестру лебедчика! — подсказал Борис.
— Ты хотел сказать — сестру помощника лебедчика, — рассмеялась Маша. — Ну ладно, пойдем.
Токмаков и Борис шагали рядом с ней. Заговорили, конечно, о невыносимой жаре. Борис сообщил:
— Сегодня в тени тридцать четыре градуса. По Цельсию.
— По Цельсию? А вот ответь на такой вопрос, — Токмаков заговорщицки подмигнул Маше, — сколько градусов показывает термометр Реомюра при ноле градусов по Цельсию.
— Термометр Реомюра? Забыл, Константин Максимович… По Цельсию? Сколько же градусов при ноле?..
Токмаков громко рассмеялся.
— Эх, ты! Только прораба своего срамишь. Без физики, брат, не проживешь. Вопрос-то шуточный. Ноль у них общий, у этих термометров!
— Так его, недоучку, так! — обрадовалась Маша. — Пусть почаще стесняется. А то как школу бросил, так в книжки не заглянул.
В столовой прохладно. Пол обильно полит водой, окна завешаны темными гардинами.
Нашелся пустой столик у самого буфета.
— Терпеть не могу бумажных цветов, — сказала Маша и отодвинула от себя вазу на дальний угол столика.
Токмаков подошел к буфету. Хаенко топтался у стойки, протягивал продавщице деньги и требовал «полуторку с прицепом», что означало — сто пятьдесят граммов водки и кружку пива.
