Тетка Василиса сама взяла из рук паренька ушанку и, заметив, что пальцы у него с мороза одеревенели, принялась расстегивать ватник.
— Ты нас, старуха, накормила бы поскорей, — попросил Карпухин, раздеваясь.
— Ишь, едок нашелся! А ты разве не обедал?
— У них там суп известный. Называется мясной. Наверно, быки мимо той кухни прошли…
Карпухин не хотел, чтобы Вадим работал на клепке. Ну куда его, пятнадцатилетнего! Пусть сперва окрепнет в кости, вытянется, обрастет мясом, а потом видно будет.
Вадима поставили к лебедке, и бригадир монтажников на него не обижался.
После войны Карпухин уехал восстанавливать домны на Днепр и в Донбасс. Многие из тех домен — теперь холодных, изувеченных, покосившихся, осевших набок — помнили его руку.
Тетка Василиса приготовила в дорогу снеди на двоих, потому что в том же вагоне с монтажниками уезжал Вадим.
Они приехали в Запорожье. Карпухин помнил этот город многолюдным, оживленным, долго не засыпающим от песен, смеха и веселых голосов. Ныне полуторка петляла по темным улицам, и рваные силуэты разрушенных домов чернели по сторонам. Совы, поселившиеся в давно остывших печных трубах, кричали жутким криком, напоминающим то чей-то злорадный смех, то стенанья и детский плач.
Вадим вздремнул было, притулившись к борту машины, но вскоре проснулся в испуге.
— Совы кричат, — успокоил его Карпухин, — будь она неладны.
Утром Карпухин прошел к Днепру, увидел взорванную плотину Днепрогэса и обмелевший пруд выше нее. Виднелись остатки фундаментов. Село Павло Кичкас было некогда затоплено, дома перенесли на правый берег Днепра, остались только камни. Они заросли за эти десять лет тиной и водорослями, будто все цоколи домов и все печи в этом селе были зеленые.
«Наверно, и фундамент Василисиного дома стал такой», — неожиданно подумал Карпухин.
Завод «Запорожсталь» был под стать городу — ржавые дебри на месте цехов, изуродованных страшной силой взрывов. Лисы и зайцы бегали по зеленым пустырям, поддоменник зарос полынью и бурьяном. Трудно было поверить, что ржавая, покосившаяся набок башня — та самая домна, которую Карпухин клепал в июне 1941 года и которую они так торопились тогда ввести а строй.
После Запорожья карпухинский молоток гремел на многих заводах. Но имя Карпухина гремело громче, чем его молоток.
Карпухин обрадовался, узнав, что в Каменогорске будет строиться новая домна. Значит, после долгих скитаний он с Вадимом снова вернется в Кандыбину балку.
Карпухину уже было за пятьдесят. Он вернулся в Каменогорск почетным, всеми уважаемым строителем. Он был награжден тремя орденами, имя его упоминалось в центральных газетах и радиопередачах.
И тут он узнал, что домну будут варить сварщики.
Карпухин понимал, что сварная домна — наше достижение. Но к электросварке он всегда относился недружелюбно. Сварка отовсюду вытесняла клепку, и приходит конец его профессии. Двадцать лет клепал Карпухин домны, а тут приехал в свой же Каменогорск — и сварщики оттеснили его на второй план.
Единственное, что утешало Карпухина, — он оставался первым среди клепальщиков.
А Баграт лишил его и этого утешения.
Незадолго до конца смены Карпухин, сидя в своей люльке, увидел на земле Нежданова. Он узнал его по шляпе и очкам. За Неждановым стоял фотограф Флягин.
Карпухин крикнул, свесясь вниз и сложив руки рупором:
— Эй, корреспондент! Сюда!
Нежданов в ответ помахал шляпой, но лезть к Карпухину не собирался.
— Эй! Ты ко мне?
— К Андриасову.
«Ишь, и они к Андриасову. Герой! Рекорд поставил! А бывало, все ко мне: Захар Захарыч, дайте статейку. Захар Захарыч, редакция просит…»
— Захар Захарыч! — донеслось снизу в промежутке между очередями. — Иду к тебе!
По монтажной лестнице взбирался Терновой. Под правой рукой на ремешке у него болталась палка.
— Куда полез! — сердито закричал Карпухин. — Сорваться хочешь?
Терновой поднимался медленно, бережно переставляя больную ногу со ступеньки на ступеньку. Карпухин уже видел его напряженно улыбающееся лицо.
Терновой залез в люльку.
— Зачем же ты, Иван Иваныч? — укорил его Карпухин. — Тут и здоровой ногой недолго оступиться…
— Моя нога крепче твоей, — рассмеялся Терновой. — Видел, как я вчера на каупер к Баграту лазил?