Такие же пестрые холмы видит Токмаков на рудной эстакаде доменного цеха. Дымчатые, сизые холмы — кокс, будто он тоже выцвел на этом солнцепеке. Темно-рыжие дюны с шоколадным оттенком — руда. Грязно-серые взгорья — известняк.
Токмаков перевел взгляд влево, туда, где виднелось серо-зеленое пятно доменного сквера. На одной из дорожек самосвал вновь ссыпал чернозем.
И хотя самосвал казался отсюда размером с вагонетку, Токмаков удивительно остро ощутил снова запах чернозема и его сырую прохладу.
«Быстро вернулась!.. Опять эта девчонка там командует. Знать бы, что вернется… И чего я только сюда полез?»
Он пропустил вперед геодезиста, его, помощника реечника и полез по скобам за ними. Теперь уже он все время видел у себя над головой тапочки геодезиста. Тот любил работать в легкой обуви, любил ощущать пяткой, пальцами, всей ступней кусочек железа, на который ставит ногу. А реечник лез в валенках.
Геодезист тащил наверх складной треножник, а у реечника за спиной висел ящик с инструментами, похожий на шарманку или футляр от баяна. Будто сумасбродный баянист, собравшись играть неведомо кому, разве что птицам перелетным, карабкается на небо по балочкам, по скобам, по кронштейнам.
«Ну куда он ставит ногу? — пугался Токмаков. — Левее, левее! Ах, не ставит. Только примеряется. Еще левее. Наконец-то! А все-таки нет лучше валенок. Первая обувь верхолаза. В них и на краску наступишь — не поскользнешься».
На самой верхушке домны реечник снял со спины свой ящик. Токмаков с внезапным волнением стал следить за каждым движением реечника. Тот извлек из ящика отвес, установил на двух балочках треножник, и геодезист приступил к работе.
Ветер раскачивал на нитке под треножником белый грузик, очень похожий на пулю.
Реечник обошел домну вокруг по настилу, присел на корточки и установил ватерпас. Токмаков знал: капля спирта в ватерпасе сейчас покажет, точно ли уложена царга на царгу, можно ли их сваривать.
Токмаков в эту минуту совсем забыл о больном плече, о бюллетене и думал только о возможной ошибке монтажников. Не все ли равно — при нем установили царгу или без него?
Реечник на той стороне развел руками и на пальцах показал: шесть… Ничего, мол, не попишешь; шесть миллиметров есть шесть.
Токмакову захотелось самому взглянуть на эту каплю спирта.
Поперек царги, по диаметру окружности, лежала узкая, длиной в шестнадцать метров, балка.
«Нет, не пойду вокруг по настилу, — пришла вдруг шальная мысль. — Пройду по балочке». — И он двинулся шажок за шажком по балочке. Она была шириной с папиросную коробку.
Потому ли, что Токмаков за эту неделю успел отвыкнуть от высоты, потому ли, что ослабел за дни болезни, потому ли, что балочка, висящая над бездной, была уж очень узка, — ему стало страшно, едва он сделал первые несколько шажков.
Повернуть обратно? Еще опаснее, а кроме того стыдно. Так и подмывало опуститься, сесть на балку верхом, крепко обвить ее ногами и ползти, ползти, ползти на груди, на животе, цепляясь за балку руками.
Но геодезист и реечник были рядом. Токмаков чувствовал их взгляды. Поздно идти на попятный.
И он внешне непринужденно, даже беззаботно, продолжал ступать шажок за шажком, чувствуя, как страх противно щекочет пальцы на ногах. Еще, еще шажок. Ближе, ближе спасительные подмости.
Токмаков ухватился рукой за край царги, надежно встал на подмости рядом с реечником, шумно передохнул и нагнулся к ватерпасу. Да, проклятая капля переместилась…
— Ничего, водворим каплю на место! — сказал Токмаков реечнику притворно спокойным тоном. Дрожащими руками он достал папиросу, чиркнул спичкой, тотчас же спрятал огонек в ладонях и с наслаждением закурил.
Обернувшись, Токмаков встретился взглядом с геодезистом, тот укоризненно покачал головой.
А рядом с геодезистом стоял Пасечник с блоком на плече, и в его зеленых глазах светилось горячее одобрение, даже восхищение. Рыжий чуб весело горел на солнце.
Когда же Пасечник успел сюда вскарабкаться? Токмакову льстило, что такой верхолаз, как Пасеч-ник, был свидетелем его прогулки над пропастью. Но в то же время Токмаков понимал, что подал плохой пример своему бригадиру — и какому бригадиру? — ухарю, которого хлебом не корми, только позволь полазить черт знает где и на какой высоте. Дымов как-то сказал: «Вашему Пасечнику только разрешите — он у черта на рогах домну смонтирует…»
