— Это еще как сказать, товарищ инвалид. Между прочим, я в этой артели, если хочешь знать, передовик производства.
— Тебе и отличником недолго стать, — усмехнулся Пасечник. — Если тебя послать в школу дефективных детей…
— Если бы я с Дымовым сработался, я бы в Красных Песках раньше твоего был. Мне каждый день из вашего отдела найма приглашения шлют. Прямо потеха! Не желаю! У меня и так житуха нормальная. А потом у нас — добровольное спортивное общество «Спартак». Вот увидите — буду чемпионом по боксу! Из-за «Спартака» я и в артель эту подался.
— И что ты делаешь в своей шарашкиной конторе? — спросил Бесфамильных.
— Что делает? Помогает тем, кому делать нечего, — ответил Пасечник за Хаенко. — Возле кассы мотористом. Зря плату получает.
— Во всяком случае, больше твоей пенсии, — огрызнулся Хаенко. — По своим потребностям.
— Я знаю, ты за способностями не гонишься, — бросил Пасечник через плечо.
— Факт! — вызывающе согласился Хаенко. — Ведь работу скоро будут спрашивать с каждого по способностям. Какая же мне выгода — развивать в себе эти способности? Чтобы больше работать? На свою же голову?!
— А тебе, Хаенко, и развивать-то особенно нечего, — усмехнулся Пасечник. — Твоя забота в жизни одна — чтобы потребностей побольше было. А десятку все-таки дать?
— Не нуждаюсь. Я же тебе объясняю — против прежнего в полтора раза больше зашибаю. Бюджет позволяет всю компанию угостить!..
Хаенко подождал, обвел всех просительным взглядом.
Никто не принял его приглашения.
— Может, ты, Вадим, не побрезгаешь обществом отставного верхолаза? — Голос Хаенко, всегда уверенный и насмешливый, надломился. — Значит, никто компанию не составит? — Хаенко тщетно подождал. — Ну, раз вы такие гордые, могу и сам за свое здоровье выпить. Сам с собой чокнусь. — Хаенко засунул руки в карманы, поглядел на монтажников, стоявших тесной кучкой, и с подчеркнуто независимым видом пошел к «бенилюксу».
У Хаенко была такая манера: если он замечал чье-то превосходство, то быстро убеждал себя, что это вовсе не достоинство, а недостаток, и начинал того парня жалеть, чтобы не пришлось ему завидовать.
Он попытался убедить себя, что Пасечник, Вадим и все другие попросту завидуют ему. Но на этотразвсе доводы оказались неубедительными. Какая уж тутпотеха? Факт — не потеха!
Отойдя с десяток шагов, Хаенко остановился, понуро стал в сторонке. Идти одному в «бенилюкс» не хотелось, но как избавиться от чувства обиды?
Денег хватало, Хаенко и в самом деле мог сегодня на славу угостить всю компанию. Но это был остаток тех денег, которые он все собирался отправить матери. И каждый раз после того, как Хаенко пропивал деньги, он твердо решал: «С этим надо кончать». И что очень удивляло его — ведь он зарабатывал теперь в артели больше, чем на «Уралстрое», но ему всегда не хватало тех же самых двухсот рублей, которых недоставало и прежде…
Токмаков ищущим взглядом обводил толпу. Наконец-то он увидел Машу — пучок золотистых волос, белый воротничок, охватывающий смуглую шею. И знака подать нельзя, она стоит к нему спиной!
Токмаков нетерпеливо пробирался сквозь толпу, толкаясь и извиняясь, слыша позади себя крепкие словечки. Какие все неповоротливые! Не могут посторониться? Да не к трибуне он пробирается — к Маше!
Маша стояла близко от трибуны. Она смотрела на отца и чувствовала себя виноватой и перед ним, и перед матерью. Не далее как вчера дома произошел неприятный разговор. Борис, важничая, сообщил, что уезжает в Североуральск, в командировку, и если ему верить, то он теперь — чуть ли не правая рука у своего прораба. «Может, этот Константин Максимыч и тебя, Машутка, увезет?» — спросил отец раздраженно. «Меня увезти нельзя, — вспылила Маша. — Я не зеркало и не радиоприемник. Я сама могу уехать». И Маша с таким жаром стала отстаивать свое право на отъезд, словно дело было только за родительским разрешением, словно не существовало других препятствий. Мать начала заступаться за Машу, и тогда отец спросил: «Может, ваш прораб и мать с собой прихватит? Она вам пельмени будет стряпать там, на Северном Урале. А то мне старуха за тридцать лет изрядно надоела своими пустыми разговорами. Да и не выезжала она никуда. Увозить — так всю семью. Останусь один во всем доме. Вот когда заживу!» Мать в долгу не осталась. Попало отцу и за старуху, и за пустые разговоры. Тут же ему был дан совет самому отправиться на жительство в Красные Пески — там, наверно, много разных ящериц и скорпионов, а отцу, по его характеру, только со скорпионами и жить, он бы с ними быстро столковался. Маша с улыбкой вспомнила эту размолвку родителей и подумала: нет, не легко, ох как не легко было бы ей расстаться со своими стариками. И в то же время она думала об этой возможной разлуке с тревожной радостью: ведь если она уедет, то уедет к Косте!
