Игорь поднял на нее глаза поверх сильно увеличивающих очков.
— Сколько ты уже за сегодняшний день кофе выпила?
— Не знаю, много, что-то усталость какая-то…
— Но бодрости у тебя тоже не прибавилось. Сердце посадишь, столько кофе в жару пить.
— Ничего со мной не случится, все, что могло случиться плохого, уже случилось.
— Неприятности? — участливо поинтересовался шеф.
— Личное, — махнула рукой Мила, отскакивая от горячих брызг кипятка, вылетавших во все стороны из сломанного носика чайника.
— Устала… Сколько у тебя еще пациентов? — спросил Игорь.
— Еще один.
— Нельзя столько работать. Я, конечно, понимаю, что у тебя большая клиентура и за шесть часов ты не успеваешь их всех принять, но себя-то гробить тоже не следует. Отдохнуть тебе надо. Давай в отпуск? — предложил Игорь.
— Что это вы меня гоните? — надулась Мила, заливая кофе кипятком.
— Вот дает! Другие плачут, что их в отпуск не отпускают, а тут предлагаешь — обижается и не идет.
— Ехать мне некуда… Надумаю — возьму, — поблагодарила шефа Мила, протискиваясь на свое место с трудом, несмотря на то что была не крупных габаритов, и стала, обжигаясь, пить кофе.
Игорь задумчиво посмотрел на свою любимую сотрудницу.
— Знаешь, я сейчас тебе подниму настроение.
— Это вряд ли…
— А вот посмотрим! Так как твои старания и каждодневные задержки на работе сверхурочно приносят клинике неплохой доход, я выплачу тебе премию.
Грузный шеф, кряхтя, поднялся с места и просунулся к небольшому старому сейфу с всегда торчащим из замочной скважины ключом. Смысла в таком сейфе Мила не видела никакого, но на более дорогой и современный вариант у Игоря денег не было. Он открыл сейф, и взору Камиллы предстала знакомая картина: какие-то документы, которые и даром были никому не нужны, несколько ампул наркотического препарата для ветеринарной практики, жидкая пачка денег и бутылка дорогой водки, стоявшая здесь с прошлого года. Кто-то подарил Игорю, а он был абсолютно непьющим человеком.
— Может, выпьем? — вдруг предложил шеф, и Камилла чуть не поперхнулась кофе, настолько это неожиданно прозвучало.
— Спасибо, не хочется.
— А то пропадет еще…
— Водка может стоять годами, не беспокойтесь, не испортится, — заверила она Игоря.
Он толстыми пальцами отсчитал десять купюр по тысяче рублей и положил перед Милой.
— Вот… премия.
— Спасибо, — улыбнулась она, в руках у шефа осталось примерно столько же.
А если учесть, что человек он был прижимистый, то такой поступок надо было ценить на вес золота.
— Купи себе что-нибудь, сходи куда-нибудь, молодая же женщина! Не мне тебя учить! Взбодрись! Съезди в отпуск, заведи роман!
— Игорь Викторович, чему вы меня учите?
— Жизни! Я старше тебя на двенадцать лет. Вот больше и знаю! Ходишь как в воду опущенная.
— Я давно хотела спросить: а почему вы живете один? — спросила Мила.
— Ну, теперь и по мою душу добрались, — начал суетливо раскладывать на поверхности стола бумаги Игорь Викторович. — Не сложилось у меня… Когда-то, когда еще ходил боцманом на судне и жил в Калининграде, была жена, как в анекдоте, неверная. Я в плавание, а она… Ну, в общем, расстались мы, переживал я сильно, а потом так и остался один.
— Так еще не поздно… Сорок четыре года, вы еще и ребенка родить успеете.
— Боже упаси! Я стал одиноким волком, старой брюзгой, и мне больше никто не нужен, — отмахнулся Игорь.
— Это нечестно. Вам попалась одна непорядочная женщина, и вы решили больше не давать шанс ни одной из представительниц женского рода. Среди нас так много одиноких и хороших женщин, способных отогреть на берегу сердце бывшего боцмана, — поэтично заговорила Мила.
Игорь покосился на нее.
— Красиво ты ругаешь меня, а я тебя насильно отправляю отдыхать.
— Камилла Константиновна, к вам пришли, — заглянула в кабинет молоденькая медсестра.
— Иду! — Мила вытерла губы бумажной салфеткой и отправилась принимать своего последнего пациента.
Им оказалась крыса двух лет по имени Лариска, белого цвета с розовыми глазками и шевелящимся все время розовым носиком.
«Альбинос», — про себя подумала Камилла и спросила у хозяйки:
— Что беспокоит?
— Мне кажется, она заболела. Знаете, что-то плохо ест, какая-то неактивная, не играет, не такая, как всегда, в общем, — ответила девочка лет пятнадцати, искренне переживающая за свою питомицу.
