Ее рука упала, отпустив кольцо с ключами. Оно так и зависло у левой глазницы, остальные ключи позвякивали друг о друга, постукивая по заросшей щетиной щеке. Кровь заливала левую сторону лица Гумбольта, и глаз превратился в сверкающую красную дыру.
Вокруг шелестела трава. Поднялся ветер, высокие травинки мотались из стороны в сторону и скребли по спине и ногам Бекки.
Он ударил ее коленом в живот. Все равно, что врезал поленом. Бекки почувствовала боль и что-то худшее, чем боль, в самом низу, там, где живот встречается с пахом. Какой-то мышечный спазм, что-то скрутилось, словно в ее чреве находилась веревка с узлом, и кто-то очень уж затянул узел, сильнее, чем следовало.
— Ох, Бекки! Ох, девочка! Твой зад… твой зад — теперь трава! — проорал он, в голосе звенело безумное веселье. Он вновь ударил ее коленом, потом третий раз. Каждый удар вызывал новый страшный губительный взрыв. «Он убивает ребенка», — подумала Бекки. Что-то потекло по ее левой ноге. Кровь или моча, она сказать не могла. Они танцевали вместе, беременная женщина и одноглазый безумец. Они танцевали в траве, ноги чавкали, его руки сжимали ее шею. Оба покачивались в неровном полукруге у тела Натали Гумбольт. Бекки осознавала, что слева от нее труп, ее взгляд ловил белые, окровавленные, искусанные бедра, смятую задранную джинсовую юбку, запачканные травой старушечьи трусы Натали. И ее руку — руку Натали в траве, позади ног Росса Гумбольта. Грязная, оторванная рука Натали (и как он отделил ее от тела? Оторвал, как куриную ножку?) лежала с чуть скрюченными пальцами, с грязью под сломанными ногтями.
Бекки бросилась на Росса, навалилась на него своим весом. Он подался назад, наступил на руку, она провернулась у него под каблуком. Росс издал злобно-горестный крик, валясь вниз, потянул Бекки за собой. Не отпускал ее шею, пока не приложился к земле, сильно, так, что громко лязгнули зубы. Большую часть удара он принял на себя. Упругая масса животика, свойственного жителям богатых пригородов, смягчила ее падение. Она слезла с него, начала отползать в траву на всех четырех.
Только не могла ползти быстро. Нутро пульсировало от ужасной тяжести и ощущения напряженности, словно она проглотила набивной мяч. Ей хотелось блевануть.
Он поймал ее за лодыжку и потянул. Она упала на живот, на свой несчастный пульсирующий живот. Режущая боль пронзила его нижнюю часть, возникло ощущение, будто там что-то взорвалось. Подбородок ткнулся в мокрую землю. Перед глазами закружились черные мушки.
— Куда это ты собралась, Бекки Демат? — Она не называла ему своей фамилии. Не мог он ее знать. — Я снова тебя найду. Трава покажет мне, где ты прячешься, маленькие пляшущие человечки приведут меня к тебе. Иди сюда. Тебе больше незачем ехать в Сан-Диего. Никакие решения по ребенку не нужны. Все уже сделано.
Перед глазами прояснилось. Она увидела перед собой, на примятом участке травы женскую соломенную сумку, вываленное из нее содержимое, и среди этих вещей — маленькие маникюрные ножницы, выглядели они скорее кусачками, чем ножницами. На лезвиях запеклась кровь. Ей не хотелось думать о том, как Росс Гумбольт из Поукипзи использовал эти ножницы, для чего она могла бы их использовать.
Тем не менее, ее рука обхватила ножницы.
— Сюда, я сказал, — прорычал Росс. — Быстро, сука. — Продолжая тянуть ее за ногу.
Она развернулась и набросилась на него, с зажатыми в кулаке маникюрными ножницами Натали Гумбольт. Ударила по лицу, раз, другой, третий, прежде чем он начал кричать. Криком боли, пусть даже перед тем как она с ним покончила, крик этот перешел в всхлипывающий хохот. Бекки подумала: «Мальчишка тоже смеялся». Потом какое-то время не думала вовсе. До восхода луны.
В последнем дневном свете Кэл сидел на траве, смахивая с лица слезы.
Нет, на милость слез он не сдался. Просто плюхнулся на задницу, осознав, что бродить по траве и звать Бекки смысла нет — она уже давно перестала отвечать на его крики, — и через какое-то время глаза защипало, они стали влажными, а дыхание — хриплым.
Сумерки радовали глаз. Небо обрело густой, истинно синий цвет, и продолжало темнеть, на западе, за церковью, горизонт светился заревом угасающих адских углей. Он все это видел, когда набиралось достаточно сил, чтобы подпрыгнуть и посмотреть, и он мог убедить себя, что есть смысл определить, где находишься.
