– Пришёл рыло твоему начистить! На пробах утвердил, а теперь спихнул с главной роли, – он выпил ещё рюмку. – Я ж на возрастную роль согласился, потому что у меня главные только в сказках! Мне до зарезу надо в большом кино сняться, а твой взял Волжанина! Видела Волжанина? Чистый пидарас! Они ему ватные мускулы под рубашку наклеят? А знаешь, кто ему Волжанина сунул? Куклина! Она теперь парад принимает!
– Так он её вместо меня будет снимать! – опустила Валя глаза, зачем-то допила водку, хотя не завтракала, горячая волна упала в голодный желудок, покатилась по телу и развязала язык. – От мужа меня выдернул, увёз, в чём была, всю жизнь переломал! Теперь идти некуда, даже паспорта нет на работу устроиться.
Валя казалась себе непоправимо несчастной, и потому сумела забыть, что нырнуть в телевизор «КВН» и оставить после себя дырку было её собственным выбором и её детской мечтой.
– Сукин сын! – глаза Лебедева после водки показались ещё более огромными и нежными.
– Ему со мной в постели скучно, я ж не развратная, как Куклина… – у Вали перехватило дыхание, потому что по трезвому делу не смогла бы обсуждать такое даже с подругой.
– Вот что, Валентина, – резко сказал Лебедев. – У тебя вещей много?
– То, что он у фарцы купил. Иначе ему со мной ходить стыдно.
– Оставишь здесь, пусть подавится! – скомандовал Лебедев. – Бери сумку, пошли, я хорошую комнату снимаю. Лошадин у меня главную роль отнял, а я у него бабу уведу! Давно на тебя глаз положил.
И это «глаз положил» прозвучало маслом по сердцу, ведь так говорили в их городке.
– Он сказал, со мной в постели скучно, – честно предупредила Валя.
– А мне не б… нужна, а жена! – неожиданно подмигнул Лебедев, щеки у него румянились от выпитого, а глаза блестели. – Тут таких, как ты, больше нет. Мы ж с тобой лимита, будем отбиваться спина к спине. Представляешь, какие у нас дети получатся красивые?
Лебедев рухнул перед ней на колени и начал совсем уж не по-деревенски целовать Валины ладони, запястья и шею. Она перестала соображать, примерно, как первый раз в ресторане Дома кино. И было от чего, к ней впервые прикасался молодой, невероятно красивый и нравящийся ей мужчина.
И в Валиной тактильной памяти жуткие прикосновения насильника-милиционера мгновенно обвалились в одну братскую могилу вместе с цыплячьей суетой Юрика и командами Лошадина: «А теперь сделай мне так, беби!»
Лебедев словно играл на её теле чудесную мелодию, и, закрыв глаза в его объятиях, Валя вдруг увидела себя танцующей в белом платье на Красной площади. Ей стало легко, спокойно и совсем наплевать на то, что в двери может повернуться ключ Лошадина.
– Тебе было хорошо? – нежно спросил потом Кирилл.
И у Вали брызнули слёзы, ведь она не подозревала, что бывают мужчины, которых это интересует, и ответила:
– Не знаю…
Её разрывало от благодарности, и она чувствовала себя вознаграждённой за тяготы и унижения замаячившим маршем Мендельсона с красавцем Лебедевым. Ведь, в отличие от Юрика и Лошадина, он был ей парой. И можно было подсмеиваться над Валиной жаждой фаты, но всю сознательную жизнь ей толкали в голову, что она живёт ради того, чтобы выйти замуж и нарожать стране здоровых детей.
– Честно скажу, в ЗАГС не могу, – признался Лебедев. – Мы с тобой два сапога пара, и оба левые! Самому нужна московская прописка.
– Так у меня она есть, – обрадовалась Валя. – Я и тебя пропишу!
– Тогда всё сходится!
И они, обнявшись, ушли из шикарной квартиры Лошадина, даже не помыв за собой рюмок. Валя оставила кофточки, юбку, которые купил Лошадин. Оставила своё старенькое пальто, в нём было уже холодно. И ушла в подаренной тёплой куртке.
Они бродили по ночной предновогодней Москве и под утро оказались в десятиметровой комнатёнке, заваленной пустыми бутылками и журналами о кино. Кроме дивана, там умещались платяной шкаф, журнальный столик и два стула, но больше ничего и не было нужно для счастья.
И эта съёмная комнатёнка была уютней, чем огромная модно обставленная квартира Лошадина, ведь здесь из-за тесноты они каждую секунду касались друг друга со всей вспыхнувшей страстью и нежностью.
