— Вейля же аскетом никак нельзя было назвать, не правда ли? Он был в неглиже, а обычных посетителей в таком виде не принимают. На столе стояли закуски и шампанское, а это, как правило, непременное дополнение любовного свидания. Знаете ли, мы нашли на месте преступления надушенный батистовый платочек. И, наконец, к лацкану халата убитого прилип женский волос.
— Какого цвета? — не смог удержаться от вопроса Ноэль.
— Светло-каштановый.
— Это еще ничего не доказывает! — усмехнулся Ноэль.
— Доказывает больше, чем вы думаете! — продолжал комиссар. — Наша лаборатория сегодня способна с такой точностью определить происхождение и состав волоса, что два разных, даже одного цвета, никак не спутаешь.
— Ого! — произнес Ноэль.
И тут же вернулось четкое ощущение опасности. Вот только сравнят этот волос с волосами Бэль, и тут же узнают, кто та женщина, что была незадолго до убийства. А найдут женщину — автоматически разоблачат и его…
Потом он успокоился, скорее, попробовал себя успокоить: Бэль не могла одновременно находиться и у Вейля, и у больной матери. Опять забыл!
— Ничто не доказывает, — сказал он, наконец, чтобы поддержать разговор, — что этот волос принадлежит той неизвестной, которую вы ищете. Может, он прилип к халату давно, еще на предыдущем свидании с какой-либо другой из его пассий…
— Конечно! — ответил комиссар без малейшего убеждения. — Но хоть Вейль и был, в некотором роде, донжуаном, нам быстро удалось разузнать обо всех его женских знакомствах.
Они давно уже прошли трамвайную остановку, но Ноэль больше и не думал о том, как бы скорее расстаться с комиссаром. Лучшего случая заставить его разговориться никогда больше не представится.
— А почему вы стали сомневаться в том, что это убийство из ревности?
Комиссар помедлил с ответом или сделал вид, что колеблется. Он шел тяжело, устремив глаза в землю и глубоко засунув руки в широкие карманы реглана.
— Да из-за этой кражи… — ответил он, наконец.
Сразу же почувствовалось, что он считает такой ответ окончательным и как его не тряси, больше и слова не добавит.
Они прошли еще несколько шагов в полном молчании. Понемногу Ноэль начинал снова ощущать свою первоначальную подозрительность к спутнику, а следовательно, стала возвращаться ясность ума.
— Кстати, — внезапно сказал комиссар, — когда вы были на сеансе в «Ампире» в тот вечер, вы ничего не пропустили.
— Ничего, — ответил Ноэль.
«В таком утверждении, — подумал он сразу же, — нет ничего плохого».
— Вы мне только о фильме рассказывали. Но ведь, конечно, и журнал тоже показывали?
На сей раз Ноэль четко почувствовал себя в опасности, не сознавая еще о какой конкретно опасности идет речь.
— Да, — сказал он, — документальный фильм.
— Ага! А о чем, не помните?
Ноэль вызвал в памяти тот вечер, когда ходил в «Ампир» с Бэль.
— Как же, помню, — ответил он, наконец. — Цветной документальный фильм о Полинезийских островах.
— О хорошеньких юных женщинах, танцующих дикарские пляски в туземных юбочках, не так ли? При луне еще купаются?
— Именно, — ответил Ноэль, обрадованный тем, что удалось вспомнить.
— Ну, что ж… — начал комиссар, но оборвал фразу: — Прошу прощения, месье Мартэн. Вот мой трамвай. Еле догнать успею… До свидания!
Зрелище комиссара Марии, бегущего за трамваем, было в высшей степени уморительным. Но Ноэль, хоть и машинально отметил забавность ситуации, даже и не улыбнулся. Он испытывал странное ощущение нарушенного равновесия, как будто обменялся с комиссаром репликами, действительный смысл которых ускользал от него, как будто, сам того не заметив, сломя голову бросился в западню.
Вернувшись домой, он столкнулся с подметавшей двор мадам Эльяс.
— Ах, месье Мартэн! — сказала почтенная женщина. — У меня есть кое-что для вас.
— Неужели? — рассеянно произнес Ноэль.
— Бумажка какая-то… Официальная, полицейский принес… Сейчас за ней схожу!
Ноэль почувствовал, как кровь отхлынула от его щек. Подумал: «Повестка о вызове к следователю!» И тут же: «Нет, комиссар бы сказал…»
Мадам Эльяс уже возвращалась, потрясая какой-то бумажкой:
— Простите меня, месье Мартэн! Она же два дня у меня валяется… но старость не радость…
